Шумерский лугаль

Я предлагаю купцу три щита, четыре копья и четыре ножа в чехлах, доставшиеся мне при разделе добычи. Еще я получил кожаные доспехи, войлочные плащи, набедренные повязки и сандалии. Из двух доспехов и плаща изготовили один доспех моего размера, усиленный войлоком. Один плащ оставил себе, а остальное ушло на оплату работы и изготовление для меня пары сандалий по аморейскому образцу, потому что трофейные оказались маловаты, и было обменено на мирру. У шумеров это благовоние в большой цене, часто служит вместо денег.

— Что ты хочешь взамен? — спрашивает купец на халафском языке, который я уже освоил на бытовом уровне.

— Ткани, — отвечаю я.

Отдам их Луваве, как договорились, а взамен получу благовония, которые занимают меньше места.

Купец называет цену каждому предложенному мною предмету, подсчитывает сумму и сообщает, сколько может дать тканей взамен. Считает хорошо, в свою пользу. Я поправляю, потому что тоже считаю хорошо. Нимало не смутившись, купец соглашается со мной.

— Мне сказали, что ты хочешь поплыть в Ур. Могу довезти за небольшую плату, — отдав мне ткани, сказал он.

— А мне сказали, что ты ищешь охранников и готов заплатить им щедро, — улыбнувшись, произнес я. — Если предложишь хорошую плату, поплыву в Ур, если нет, отправлюсь по суше в Тиднум.

— Какую плату ты хочешь? — спросил он.

— Три бурдюка вина по прибытию, — ответил я.

Проконсультироваться по этому вопросу в Лухтате было не у кого. Халафы не нанимаются к купцам ни гребцами, ни охранниками, потому что вернуться сможешь, в лучшем случае, через несколько месяцев. Только попавшие сюда из других мест и не прижившиеся или решившие поискать лучшую долю соглашаются и больше здесь не появляются. Я прикинул, что в Лухтате вино делать не умеют, да и климат для винограда слишком влажный, поэтому должно стоить здесь намного дороже, чем в Уре. Пусть купец считает, что я не знаю этого, что надует меня малехо.

Он так и подумал, поэтому сразу согласился.

— Орудие, доспехи и вещи убитых мной врагов принадлежат мне, остальное делим напополам, — предлагаю я дополнительное условие.

— Пусть так и будет, — произносит купец, взявшись правой рукой за амулет.

Решив, что это такая форма заключения договора, я повторяю его фразу, положив правую руку на рукоять сабли. Пусть думает, что мой народ именно так заключает договора. Иначе бы пришлось объяснять ему, что такое бумага и чернила и что цена такому договору — цена бумаги и чернил, потраченных на его написание.

10

Аденский залив и Аравийское море — одни из самых приятных районов для судоходства. Тайфуны бывают здесь так редко, что можно считать, что их нет вовсе. Единственное неудобство — жара. Я соорудил навес над носовой частью судна, но и под ним чувствую себя порезанной на кусочки макрелью в собственном соку. Чтобы сильно не потеть, стараюсь не пить воду, а чтобы не мучила жажда, сосу камешек. На жевательную резинку он не тянет, во рту от камешка привкус, не то, чтобы неприятный, но раздражающий, постоянно сдерживаюсь, чтобы не выплюнуть. Мне легче, чем гребцам, которых ничего не защищает от палящего солнца, и приходится налегать на весла, потому что ветер встречный. Я единственный «чистый» охранник. Остальные заменили погибших гребцов. Мне купец даже не заикнулся предложить погрести. Наверное, не произвожу впечатления человека, достойного такого привлекательного труда. Я полулежу на связке овчин в полусонном состоянии, потому что ночью охранял покой остальных. На ночь мы причаливаем к берегу возле населенных пунктов и пережидаем до утра под крепостными стенами. Район, где на караван нападали пираты, прошли без происшествий. Наверное, поэтому купец Арадму, нанявший меня, посматривает на дорогого охранника без былой радости. Мне плевать на его чувства. Как мне сказали, шумеры договор держат крепко.

Я отворачиваюсь, чтобы не видеть унылое лицо Арадму. Впереди большой и высокий остров. Мы проходим архипелаг с забавным для русского человека названием Куриа-Муриа. В него входят пять островов, арабские названия которых менее запоминающиеся, вытянувшихся, кроме одного мелкого страдальца, почти в линию с запада на восток. Самый большой, к которому мы приближаемся, расположен посередине. На нем и заночуем. То ли купцы срезают угол, то ли на материке в этих краях нет поселений и слишком опасно ночевать. Я замечаю двух рыбаков, которые, стоя на коленях на чем-то, похожем на узкий плот, ускоренно гребут к берегу, каждый коротким веслом со своего борта. Только когда они вытягивают свое плавсредство на берег, поднимают его и уносят в лесок, покрывающий пологий склон, догадываюсь, что плот собран из надутых кожаных мешков. Интересно, что им мешает сделать лодку-долбленку? Наверняка видели такие, так что придумывать не надо, лес на острове есть, орудия труда тоже должны быть или могли бы выменять. Прогресс разбивался вдребезги или о традицию, или о лень.