Дом находился неподалеку от дворца на сравнительно широкой улице, на которой могли разъехаться две повозки. На окраинах улицы попадаются такой ширины, что я, расставив руки, упираюсь ладонями в дувалы. По таким узким грузы перемещают на спинах людей или ослов. Во двор моего дома можно попасть через дубовые ворота по тоннелю под вторым этажом или через низкую, от силы метр сорок, деревянную дверь, оказавшись в небольшой комнате, которую я окрестил сенями. В ней стоит в нише кувшин с водой, которой рабыня моет ноги каждому вошедшему, и висит на колышке длинное и широкое полотенце из грубой шерстяной ткани, которым вытирают их. Ноги здесь моют чаще, чем руки. Вода стекает по открытому желобу в проходящую возле дома закрытую сточную канаву. Справа от входа дверь в тоннель, а по нему — во внутренний двор. Справа от тоннеля на первом этаже находятся конюшня, птичник и под кирпичной лестницей, ведущей на второй этаж, туалет с куском кожи вместо двери. Из туалета закрытый сток ведет по тоннелю к уличной канаве. Ближе к левой стороне двора находится колодец, сложенный из сырцовых кирпичей и рядом с ним овальное углубление-поилка. Ворот — кусок бревна с шестью деревянными спицами с одной стороны. Веревка из узких полос воловьей кожи. Ведро — тонкий бронзовый обруч диаметром сантиметров двадцать с прикрепленным к нему кожаным мешком. В левом крыле на первом этаже кладовые, а прямо — гостиная во всю длину крыла и шириной метра два. В ней принимают гостей, пируют. Кстати, вход в нее рядом с туалетом. Из гостиной вторая дверь ведет в маленький внутренний дворик, в котором находятся сложенный из сырцовых кирпичей стол для разделки жертвоприношений, большая глиняная чаша для сжигания их и идол — богиня Нанше с огромными сиськами и широченной задницей, а лицо выполнено очень правдоподобно. Вырезана статуя из кедра — довольно дорогого здесь материала. Рядом с идолом лаз в склеп, в котором можно хоронить родственников в закупоренных, больших, глиняных сосудах или их прах в маленьких. За городом есть кладбище, но там хоронят бедняков, могилы которых редко разоряют. Оказывается, у шумеров есть такая воровская профессия — разоритель могил, а у тех свой покровитель — Эрешкигаль, властительница подземного царства. Заодно она главная богиня города Гудуа, поэтому все шумерские разорители могил время от времени посещают этот город, чтобы попросить ее благословления. Не пойму, почему этих визитеров не берут на учет и не принимают к ним превентивные меры. Пойманного на месте преступления осквернителя связывают и закапывают рядом с потревоженным покойником. Сейчас склеп пуст, потому что предыдущий владелец увез своих мертвых родственников. Второй этаж уже, благодаря чему есть проход, защищенный полуметровым заграждением. Из заграждения торчат жерди, наклоненные во двор и поддерживающие навес из тростника, который защищает от солнца и дождя не только проход, но и часть двора, который в течение всего дня в тени. На втором этаже в крыле над тоннелем и в правом расположены спальни слуг и рабов, а над гостиной и в левом — хозяйские и гостевые. Впрочем, частенько и хозяева, и гости, и слуги спят на плоской крыше. Окон нет. Комнаты освещаются лампами, заправленными битумом, который здесь дешев, или кунжутовым маслом, которое намного дороже, для богатых. Только в одной комнате на втором этаже, где хозяйка занимается рукоделием, есть дыра в потолке, закрываемая на крыше деревянным кругом. Внешние стены побелены, а внутри гостиной и хозяйских и гостевых спален разрисовка из разноцветных полос и барельефов в виде выпуклых шляпок больших гвоздей.
Иннашагга, которую я называю привычным мне именем Инна, больше похожа на свою мать, в которой преобладают халафские, если не субарейские, крови: уж слишком светлокожая. Волосы у моей жены каштановые, лицо узкое, глаза темно-карие, нос тонкий и с маленькой горбинкой, пока что худенькая и плоскогрудая, но, судя по матери, довольно объемной женщине во всех местах, скоро наверстает недостающее. Инне нравиться быть женой: можно играть с куклами и в то же время быть хозяйкой в доме, не слушаться ни мать, ни старшую сестру, а только мужа, который к ней добр и снисходителен, разве что не позволяет чавкать во время еды, облизывать пальцы после застолья и заставляет пользоваться ложкой, десяток которых сделал по моему заказу столяр из пальмовых чурок, заготовленных врагами в теперь уже моей роще. Самые большие обиды на меня именно из-за ложек, к которым девочка никак не привыкнет.
19