Шумерский лугаль

Солдаты приступают к делу, переносят оружие убитых и ткани, а потом — бурдюки, кувшины и корзины. Грузят, как попало, не заботясь об остойчивости и не боясь завалить места гребцов. На Евфрате штормов не бывает, а для сплава по течению много гребцов не надо. К ним присоединяются подошедшие воины, которые не принимали участие в зачистке.

Вскоре обе лодки нагружены по самое не балуй. Я сажаю на каждую по три человека — кормчего и двух гребцов — и отправляю в наш лагерь. Остальным приказываю оттащить трупы в реку. Пусть плывут в море, кормят рыб, раз не хотели нести службу, как положено, а их сослуживцы думают, что эти сволочи удрали с добычей. Мои подчиненные принимаются за это грязное дело, тихо бормоча какие-то слова. Мата в русском понимании у шумеров нет, а ругательства связаны с задницей и экскрементами. Половые органы и соединяющий их процесс являются обычными словами, не табуированными.

Я обхожу заметно опустевший лагерь вражеского отряда, убеждаюсь, что не осталось ни одного трупа, после чего приказываю своим подчиненным забрать оставшиеся трофеи.

— А на остальных не будем нападать?! — произносит огорченно Мескиагнунна.

— Не сегодня, — отвечаю я. — Нам надо до рассвета уйти подальше отсюда.

— Жаль! — искренне огорчается он.

— Твоя доля добычи поможет тебе пережить это горе! — шучу я, хотя догадываюсь, что юношу больше интересует возможность прославиться.

Он еще не верит, что богатые трофеи лучше всего прославляют воина.

21

Взяли мы ночью изрядно. Особенно повезло с тканями, шерстяными и льняными, часть которых оказалась выкрашенной в пурпурный цвет, именуемый у шумеров царским и разрешенный к ношению только царю и членам его семьи. Этот краситель добывается из морских моллюсков в Средиземном море и ценится очень дорого, потому что для покраски одного полотнища надо «выдоить» несколько сотен раковин. Треть этих тканей имела фиолетовый оттенок, который получается при смешивании пурпура с синим индиго и повышает цену еще процентов на десять. Этот цвет у шумеров называется божественным (предназначенным для богов), и в одежды из таких тканей облачаются только верховные жрецы и члены царских семей во время торжественных богослужений в храмах. Одна десятая часть добычи отойдет энси Месаннепадде, вторая — храму или, как здесь считают, богам, третья — мне. Оставшееся будет поделено на доли: Мескиагнунне — три, десятникам — по две, обычным солдатам — по одной. Уже сейчас на долю приходится не менее трехгодового солдатского заработка, и мы, к тому же, пополнили запасы еды и финикового вина, так что, если потребуется, можем задержаться здесь надолго. Да и свободное место есть еще для трофеев в лодках, которых у нас теперь на две больше.

Исчезновение отряда не вызвало особой реакции у командования мирийско-кишской группировки. Никто не искал их, не шел по нашим следам. Зря мы готовились отразить нападение малого отряда и дать деру от большого по реке на лодках. Может быть, случаи дезертирства стали не в диковинку, а может быть, не до того было, потому что следующим утром безуспешно штурмовали Урук.

Поняв, что погони не будет, я начал подыскивать, кого еще общипать. Зверь сам прибежал на ловца. Отряд из полсотни семитских пращников и лучников забрел в наш район в поисках добычи. Мои дозоры обнаружили врагов заблаговременно. Мы встретили их на околице деревни, оставленной жителями, спрятавшимися в Уруке, и уже разграбленной кем-то. Возле единственного двухэтажного дома лежал высохший, голый труп старухи, наверное, рабыни. Предполагаю, что сама напросилась остаться, побоявшись, что не одолеет дорогу до города, или решила умереть быстро, что и случилось. Трупы здесь высыхают быстро, за несколько часов превращаются в мумию, поэтому не определишь, как давно наступила смерть. Деревню окружала стена высотой метра два, сложенная из сырцового кирпича. В стене было двое ворот на концах главной улицы. По обе стороны от обоих ворот было что-то типа сторожевого хода длиной метров по пять, на который вели лестницы в четыре ступеньки. Наверное, чтобы смотреть, кто у ворот, потому что для защиты стены были низковаты. Перелезть через нее, как и вышибить ворота — раз плюнуть. Ворота я приказал распахнуть: заходите, здесь никого нет!

Семиты шли толпой, без передового дозор. Ни щитов, ни войлочных плащей, ни копий, только пращи и луки. Уверены, что опасаться некого. Наверное, бывали уже здесь в предыдущие дни, а теперь решили еще раз обыскать или отдохнуть в тенечке, перекусить и отправиться дальше. Может быть, именно они и убили старуху. Уже где-то поживились: несколько человек несли узлы и корзины с добычей. Солнце припекало, поэтому двигались медленно, лениво, почти не поднимая коричневатую пыль босыми ногами, покрытыми ею до середины щиколоток.