Шура. Париж 1924 – 1926

Париж переживал время любви. Она витала в воздухе, садилась, словно птица, на ветви деревьев, опускалась к цветам и целовала их налившиеся бутоны. Казалось, будто даже облака, небо и дождь пропитались ею.

Шура очень любила эту квартиру – маленькую, но полностью принадлежащую ей. Меблированный пентхаус в здании 1800-х годов постройки она арендовала у переехавшей в Нью-Йорк Люсии по вполне выгодной цене. Декор был скромным, но изысканным. У антикваров на Монпарнасе Шура купила несколько предметов, которые прекрасно дополнили интерьер. Когда она жила с Люсией и Каппой, жизнь ее была гораздо более яркой, однако Шура ни за что не отказалась бы от той, которую проживала сейчас. Впервые за долгое время она была одна и наслаждалась одиночеством. С тех пор как она покинула сперва отчий дом, а потом и Сеита, ей не доводилось жить одной. В Стамбуле она делила квартиру с дядей, атаманом Богаевским, тетей Надей и кузенами, а потом переехала в квартиру к Валентине. Ее парижская жизнь началась с Алена, а продолжилась в доме Люсии. И вот она уже месяц открывает дверь и заходит в пространство, которое принадлежит только ей, и не может перестать восхищаться этим. Сегодня, впервые в жизни, в свой день рождения она проснулась одна. Но, как ни странно, она ощущала уверенность в себе, а не одиночество. Теперь она могла жить своей собственной жизнью. Шура работала не покладая рук и зарабатывала достаточно, чтобы снимать квартиру и откладывать на черный день. Она могла позволить себе как тратить слишком много, так и вдоволь экономить. Она встречалась с друзьями в удобное ей время, сама выбирала выходные дни, сама оценивала приглашения. До сих пор Шуру не ограничивали ни в семейной жизни, ни в ее жизни с мужчинами, однако только сейчас, оказавшись наедине с собой, она почувствовала вкус настоящей свободы, словно обнаружила в себе еще одну, новую Шуру, о существовании которой прежде не догадывалась. Ей казалось, будто она справилась с трудностями, спасла себя и с каждым днем становится сильнее. Именно с такими чувствами она и встречала свой двадцать пятый день рождения.

Потягивая кофе на диване, расположенном перед балконом, она сравнивала прожитые ею двадцать четыре года с облаками, плывшими по небу. Как же быстро пролетело время! Но в этом незаметном движении скрывалось огромное количество воспоминаний, вкусов, эмоций, чувств, тревог и цветов – и все отличались друг от друга. Она не могла дотронуться до них, но все они были здесь, с ней. Они сопровождали ее везде – вместе с ней смеялись и плакали, вместе с ней засыпали. Вот и прошел еще один год. Теперь их двадцать пять. А годы все шли, пронося воспоминания через моря и города, от одной границы к следующей, от одной любви к другой. Воспоминания множились в ее памяти, в ее сердце, в ее душе, то затихая, то напоминая о себе с новой силой. Они оборачивались либо спокойным сном, либо ночным кошмаром. Теперь, когда Шура обнаружила в себе внутреннюю силу, воспоминания словно обрели покой, открывая ей путь в будущее. Будущее, о котором можно мечтать и которое можно планировать. Сделав последний глоток кофе, Шура поднялась с места, предвкушая волнение нового дня. Она взяла двухдневный отпуск и собиралась поехать в Ниццу, чтобы отпраздновать свой день рождения в кругу близких друзей. С сердцем, полным радости, она направилась в ванную комнату. Настало время отправиться в путешествие, которого она с таким нетерпением ждала. Дорога до Ниццы занимала тринадцать часов на поезде. И она так долго не видела этих людей, которых мечтала обнять и которым мечтала рассказать все на свете, что эта дорога казалась ей самой длинной на свете.

Внезапно Шура засуетилась. Она не хотела опоздать на поезд. Большую часть ее чемодана занимали не личные вещи, а подарки: вино, водка, сыр, деликатесы и маленькая баночка икры.

Закрыв крышку, женщина поняла, что машинально схватила один из двух чемоданов, с которыми уезжала из Кисловодска. Подарок матери. Да, он износился за прошедшие годы, но все еще выглядел весьма прилично. Шура, улыбнувшись, подумала о том, насколько удивительно, что чемодан, видевший с ней столько городов, попался на глаза именно сейчас, словно хотел напомнить о себе в этот особый для нее день. Конечно, у нее были и другие чемоданы, но именно в нем она перевозила детские и семейные фотографии, взятые из дома в Кисловодске, и несколько особо памятных вещей, оберегавших ее словно талисманы.

Когда Шура вышла из автобуса, ее тут же затянуло в водоворот бурлившей на железнодорожном вокзале жизни. Огромное здание походило на муравейник: кто-то приехал, кто-то уезжал, кто-то встречал, а кто-то просто приветствовал.

С тех пор как Шуре пришлось бежать из Кисловодска в Новочеркасск к дяде, она иначе стала смотреть на поезда и станции. Теперь они напоминали ей не о легких путешествиях, а о тяжелой эмиграции. И, собираясь на долгожданную встречу, женщина все равно не могла избавиться от чувства одиночества, которое испытывает человек, покидающий родное гнездо и отправляющийся навстречу неизвестности.