Шура. Париж 1924 – 1926

– Думаю, матушка предполагала, что мы больше не вернемся. Она сказала нам, сначала мне, а потом Тине, что не хочет покидать дом, наполненный воспоминаниями о муже и детях. Сказала, что не видит жизни без них. Если бы она только знала, что и эти воспоминания у нее заберут…

– Должен быть способ перевезти твою матушку сюда.

– Я пытаюсь его найти, но делаю это очень осторожно. Не хочу навредить ей. Будь она одна, было бы проще, но с ней и Ниночка, и Катя.

– Они все еще вместе?

– В последнее время мы не переписывались. Осенью тысяча девятьсот двадцать третьего года Тина помогала американскому Комитету помощи Ближнему Востоку и поделилась со мной письмом Сары Рэндалл, одной из их сотрудниц. Как сообщили из кавказского отделения, мама и девочки жили вместе в Кисловодске. Но я не знаю, где и в каком состоянии они сейчас. Тина тоже не знает.

– Они сообщили что-нибудь еще?

– Написали, что для того, чтобы все трое могли отправиться в Стамбул и остаться там, требуется специальное разрешение от представительства нового турецкого правительства в Анкаре, которое перенаправит его в стамбульское отделение. Кемалистское консульство в Тбилиси, оказывается, не может выдавать необходимые визы или разрешительные документы. Кроме того, необходимы некоторые сопроводительные процедуры. Предполагалось, что Тина отправит двести пятьдесят лир по тбилисскому адресу Пани с обоими разрешениями.

– Паня все еще в Тбилиси?

– Нет, недавно они с женой эмигрировали в Германию, в Кёнигсберг. Тогда я слышала о нем в последний раз. Раньше мы получали от него все новости о матушке, а что будем делать сейчас, не знаю.

Люсия задумчиво отпила вино, будто раздумывая над тем, что сказать дальше.

– О чем ты задумалась? – спросила Шура.

– Она хотя бы не одна.

– Насколько мы знаем, да. Но прошло много времени. Надеюсь, ничего не поменялось.

– Думаю, что все по-прежнему. Если бы они могли забрать Катю у твоей матери, то уже сделали бы это.

– О Люсия! Я и представить себе не могу, через что прошла мама. Это чудо, что она смогла позаботиться о Кате. Я знаю, что многих детей аристократов отдали в приюты. Если она смогла остаться с Катей и Ниной, то все благодаря ее ангельскому характеру и добрым делам. – Немного подумав, Шура прибавила: – Надеюсь, они живут хорошо и больше никогда не расстанутся. Думаю, матушке спокойно с ними.

– Да, после того, что случилось со многими людьми… – задумчиво сказала Люсия.

Женщины замолкли и отпили из бокалов, будто бы пытаясь залить вином горечь воспоминаний. В глазах обеих застыли болезненные воспоминания, которыми они не хотели делиться. Они делили одно прошлое, одно детство и одни чувства. Эта связь вела их в Кисловодск, в дореволюционную Россию, в их юность. В годы, когда обе еще не знали ни горя, ни слез. Несмотря на эту связь, и Шура, и Люсия с уважением относились к тайнам друг друга и никогда не посягали на то, что хранилось глубоко в сердце.

Их молчание длилось всего минуту, однако обе женщины за этот короткий промежуток времени сумели оживить воспоминания о долгих годах. А теперь они снова трапезничают в «Кафе-дю-Дом».

– Как странно, – сказала Люсия. – Мы живем в одном доме, но о многом говорим впервые.

Шура улыбнулась.

– Скорее я там живу, дорогая. А ты заходишь время от времени.

– Это правда. – Люсия улыбнулась ей в ответ. – Но я не жалуюсь, поверь. Мне очень нравится путешествовать.

Шура, что-то вспомнив, подняла бокал и посмотрела на собеседницу:

– Тогда выпьем за возвращение. Мы должны были давно отпраздновать его, но увлеклись другими делами. Как Германия?

– Прекрасно, очень весело. Я так волновалась!

– Дай-ка угадаю: Дягилев, Баланчин, Тамара Жева и «Сон в летнюю ночь»? Как тут не волноваться!

– Шурочка, ты должна была поехать с нами.

– Ты ведь знаешь…

– Знаю, но это было бы моим тебе подарком.

– Люсия, милая, ты и так многое для меня сделала. Я не хочу тебя утруждать.

– О чем ты! У моего мужа куча денег, и я могу тратить их как угодно. Более того, он бы очень обрадовался, если бы ты приехала.

– Спасибо, дорогая. Но ты ведь знаешь, у нас в IRFE напряженное время, очень много работы. Я теперь работаю на полную ставку и не хочу их подводить.

– Ты права. Это более весомая причина.

– Обещаю, что однажды составлю тебе компанию. Когда буду готова.

Шура съела устрицу и запила ее вином, а Люсия тем временем делилась новостям:

– Да, то, что Баланчин, Александра Данилова и Тамара Жева будут выступать в Русском балете Дягилева, это просто чудо.

– Я очень обрадовалась, когда узнала об этом.

– Они будто мстят Советам, не так ли?

– Я никогда не считала себя злопамятной, но поверь – мне в голову пришло то же самое, – улыбнулась Шура. – Но я очень переживаю за их родных и близких.

– Увы, дорогая, сейчас ни наши молитвы, ни наши действия никак не могут им помочь. Россия стала совсем другой – чужой, далекой, непостижимой и даже враждебной.

– Не могут же все, кто остался в России, быть нашими врагами.

– Они теперь вынуждены подчиняться новому режиму. Если понадобится, они станут врагами.

Шура подумала о матери, сестре и племяннице.