Шура. Париж 1924 – 1926

В «Кафе-дю-Дом» никто не удивлялся известным личностям – парижская богема и творческая молодежь были здесь завсегдатаями, – однако все гости невольно обратили взгляды на входную дверь, когда в помещение вошли они. Они походили на день и ночь. Если бы они были цветами, то одна непременно стала бы белой орхидеей, а другая – черным тюльпаном. Весна словно следовала по пятам за светлокожей и светлоглазой Шурой, одетой в зеленое шифоновое платье, выгодно подчеркивавшее ее фигуру. Она улыбалась своей скромной, искренней улыбкой, согревая всех вокруг. Рядом с ней стояла Люсия – назвать ее красавицей было сложно, Она не обладала приятными чертами лица или прямым носом, или пухлыми губами, которые так привлекают мужчин, скорее наоборот: тонкие губы Люсии, ее широкие черные брови и ниспадавшие на лоб волосы цвета воронова крыла, а также излишняя худоба придавали ей вид женщины строгой и немного нервозной. Однако Люсия будто носила в своих глазах тайну, которая манила к себе чужие взгляды. Черное платье без рукавов, облегавшее ее тело, и длинное ожерелье из крупного белого жемчуга только подчеркивали особенности ее внешнего облика. И если от Шуры веяло весенним бризом, то Люсия приносила с собой холодное дыхание зимы. Одна женщина напоминала о любви и надеждах, другая – об амбициях и вечной борьбе.

Люсия остановилась почти у каждого столика, приветствуя знакомых. Ее губы кривились в мимолетной улыбке, что на мгновение делало женщину весьма привлекательной. Но эта теплота тут же испарялась, уступая место более присущим ей надменности и самодовольству. Она, супруга Каппы Давидова, чувствовала себя очень важной персоной и имела полное на то право – Люсия занималась вопросами литературы и искусства. Не подавай она себя должным образом, никто здесь не принимал бы ее всерьез. Поскольку «Кафе-дю-Дом» привлекало к себе интеллектуалов со дня своего открытия в 1898 году, Люсия знала – те, кто сидит здесь, либо уже прославились, либо станут знаменитостями в считанные дни. Некоторые из присутствовавших уже сыскали себе славу за пределами Франции, а кто-то только-только делал первые шаги к успеху.

Шура оглядела гостей. Она заметила Макса Эрнста, Иду Герхардт, Мойше Кислинга, которые поздоровались с ними. В иной день здесь обедал сам Пикассо.

– Хемингуэй тоже здесь, видишь? – сказала Люсия, когда они уселись за стол.

– Я слышала, что он вернулся в Париж, – кивнула Шура, не решаясь повернуться в поисках известного писателя.

– Да, он приехал в январе тысяча девятьсот двадцать четвертого года, с женой и маленьким сыном. Так пишет «Торонто стар». Они живут на улице Нотр-Дам-де-Шан.

Шура не могла не улыбнуться. Даже о чужой жизни Люсия говорила с гордостью, как бы хвастаясь собой. По крайней мере, она не преминула намекнуть на знакомство с писателем.

– Ты здесь счастлива, да? – спросила Шура.

– Да, – коротко ответила Люсия. – Да, я счастлива в Париже.

– Я знаю, дорогая, что тебе здесь весело, ты вечно чем-то занята. Но действительно ли ты счастлива?

– У меня хорошая жизнь, хорошее окружение. Я живу богато и дружу с огромным количеством известных людей, с которыми никогда бы не познакомилась в России. Париж в этом плане райское место.

Казалось, будто Люсия хочет убедить себя, а не подругу. Однако Шура продолжала пытливо смотреть ей в глаза.

– Но, – продолжила Люсия, – если ты спрашиваешь, не скучаю ли я по чему-либо, то да, конечно, скучаю.

Улыбка Люсии на мгновение погасла, а над ее черными бровями залегла глубокая морщина. Глаза женщины, всегда внимательные и живые, словно излучали тоску по прежним временам. Заметив свою ошибку, Шура поспешно добавила:

– Люсия, я не хотела тебя расстраивать. Я просто хотела сравнить твои чувства со своими.

Люсия накрыла ее ладонь своей и ласково улыбнулась.

– Не беспокойся, Шурочка. Я на секунду вспомнила о прошлом… Конечно, мне бы хотелось, чтобы мы оказались здесь по своей воле и чтобы у нас была возможность вернуться домой, на родную землю.

– Для меня самое печальное, дорогая Люсия, что, даже если мы вернемся, ничто уже не будет прежним.

– Именно это и позволяет мне чувствовать себя здесь счастливой, Шура. Если нам не к чему возвращаться, значит, не по чему и скучать.

– Разве ты не скучаешь по былому?

– Былое… Оно для того, чтобы помнить о нем.

Ожидая вино, женщины внимательно изучали меню. Они не хотели разговаривать при официантке – та была русской, но никто не знал, белой эмигранткой или шпионкой, а поэтому никто не доверял ей. Заказав устриц и рыбу соль-меньер, Люсия и Шура продолжили разговор.

– Да, о чем я говорила? – задумалась Люсия и продолжила: – Если нам не к чему возвращаться, то тоска становится легче.

– Я постоянно вижу во сне маму и Ниночку, Люсия. Я скучаю и по Тиночке, но то, что нам повезло жить в свободных странах, пока они остаются там, беспомощные и одинокие, мучает меня. Хотела бы я, чтобы мы убедили маму поехать с нами.

– Никто из нас не мог предположить, что те события изменят страну навсегда. Уверена, она попросту хотела сохранить дом и усадьбу до вашего возвращения.