Читаем Шуры-муры на Калининском полностью

В общем, в результате естественного и искусственного отбора набралось от силы на три торжественных выхода в люди — два Павочкиных наряда и одно Аллусино праздничное платье из благородного стального люрекса. Пару лет назад его привезли из Нью-Йорка, и Алена уже успела вывести его в свет на один из «Голубых огоньков». Ну и еще нашлась одна красавица блузка, импортная, полосатая, к которой не подошло ни одной достойной юбки. Потом еще у Милки одолжили модные кошачьи очки, а у жены профессора, соседки, вечно молодящейся Светочки, крупную брошь из японского жемчуга. Как она такую дорогую красоту дала — до сих пор непонятно. Видимо, была тайно влюблена в Роберта. Так решила Лидка, но дочери об этой своей догадке не сказала. У Роберта, кстати, в гардеробе тоже не было никаких новостей.

Каннский фестиваль

Вот тогда кто-то из подруг и порекомендовал обратиться к спекулянтке.

Позвонили. Пришла почти сразу, словно ждала во дворе. Лидка долго вспоминала этот визит.

Когда Лида открыла дверь, она увидела высокую и довольно молодую, лет под сорок, даму, с челкой по самые зрачки, с несгибаемой, как линейка, спиной и лицом Натальи Фатеевой для бедных, с которой что-то общее вроде есть, но мало — разве что женщина и брюнетка. Одета она была стильно — оливковый плащ-макинтош нараспашку, из-под которого выглядывали широченные серые клеши и кроваво-красный батник с длинными, чуть ли не до груди, концами воротника. Ну и мышиный, в цвет клешей, лихо завязанный шейный платок.

Дама, улыбнувшись, поздоровалась, и вдруг из-за ее головы медленно появилась вторая, точно такая же голова, с такой же точно выверенной челкой и усталым якобы фатеевским лицом. Лидка ошарашенно заморгала, пытаясь сморгнуть привиденное, но нет, стало только хуже — вторая голова еще больше оторвалась от первой, показав шею, замотанную в серый мышиный платок с точно таким же узлом, плечи в макинтоше, пока все это наконец не отпочковалось от первой и не встало рядом.

Лидка ахнула и всплеснула руками, решив, что всё, приехали, это симптом какой-то страшной мозговой болезни или психрасстройства. Первая дама шагнула в сторону, чтобы во всей красе показать своего двойника.

— Каролина, — представилась первая.

— Катарина, — тем же голосом сказала вторая.

— Мы близнецы, — произнесли они хором.

Лида шумно выдохнула, но улыбнулась не сразу, понадобилось время, чтобы прийти в себя.

Дамы притащили две сумки, в которых нашлось все и даже больше, основная масса вещей, конечно, была ношеная, но самое заметное выходное платье из яркого бирюзово-шоколадного крепдешина оказалось совершенно новым и даже с изящной иностранной бирочкой, прикрепленной маленькой изящной английской булавкой. Везли кому-то на заказ, но размер оказался велик, объяснили, так что платье так и зависло.

В общем, благодаря этим прекрасным всемогущим девам в завидных клешах и особенно Павочке Алена первое время в Каннах была на высоте — что ни прием, то она в шикарном наряде — и лодочки, и шарфики, и сумочки, и броши — все в pendant!

В первый же день фестиваля, когда Алла с Робертом только, можно сказать, вошли и разложили вещи, в дверь гостиничного номера кто-то постучал. Вошла хорошо одетая простолицая женщина с тяжелым пучком волос на затылке. Она по-хозяйски огляделась, слегка улыбнулась и сразу объяснила причину, по которой пришла, сказала просто и ясно: здравствуйте, мол, я Надя Леже, вдова художника Фернана Леже, и я хотела бы, если вы, конечно, не возражаете, проверить ваш гардероб, потому что советские актрисы, ну и вообще члены советской делегации очень часто приезжают к фестивалю совершенно неподготовленными и я считаю своим долгом помочь им.

Алена с Робертом не просто очень удивились — это было бы мягко сказано, а на мгновение от неожиданности окаменели, хотя их еще в Москве предупреждали о возможном ее появлении. Роберт пришел в себя первым, взглянул на застывшую жену, нежно поцеловал ее в висок и сказал: «Пожалуйста, проходите». Алена, все еще замедленно, открыла шкаф, где только что аккуратно развесила все свои и Роберта вещи, разделив внутреннее пространство на две половины — мужскую и женскую.

— Надя — зовите меня именно Надя! Я никакая не Надежда! — весело сказала гостья, принялась оценивающе рассматривать каждый наряд и на удивление осталась вполне довольна. — Аксессуаров маловато, — сказала она.

— Аксессуаров? — Алена вскинула бровь.

— Ну, необходимых деталей к платью — поясков, сумочек, украшений, — пояснила Надя. — У нас это раньше цацками называли? Или побрякушками? Смешные забытые слова. Теперь «аксессуары».

— Есть, сейчас покажу, — Алена выложила на кровать Павочкин палантин, пояски, сумочки и Лидины газовые шарфики в избытке.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографическая проза Екатерины Рождественской

Двор на Поварской
Двор на Поварской

Екатерина Рождественская – писатель, фотохудожник, дочь известного поэта Роберта Рождественского. Эта книга об одном московском адресе – ул. Воровского, 52. Туда, в подвал рядом с ЦДЛ, Центральным домом литераторов, где располагалась сырая и темная коммунальная квартира при Клубе писателей, приехала моя прабабушка с детьми в 20-х годах прошлого века, там родилась мама, там родилась я. В этом круглом дворе за коваными воротами бывшей усадьбы Соллогубов шла особая жизнь по своим правилам и обитали странные и удивительные люди. Там были свидания и похороны, пьянки и войны, рождения и безумства. Там молодые пока еще пятидесятники – поэтами-шестидесятниками они станут позже – устраивали чтения стихов под угрюмым взглядом бронзового Толстого. Это двор моего детства, мой первый адрес.

Екатерина Робертовна Рождественская

Биографии и Мемуары / Документальное
Балкон на Кутузовском
Балкон на Кутузовском

Адрес – это маленькая жизнь. Ограниченная не только географией и временем, но и любимыми вещами, видом из окна во двор, милыми домашними запахами и звуками, присущими только этому месту, но главное, родными, этот дом наполняющими.Перед вами новый роман про мой следующий адрес – Кутузовский, 17 и про памятное для многих время – шестидесятые годы. Он про детство, про бабушек, Полю и Лиду, про родителей, которые всегда в отъезде и про нелюбимую школу. Когда родителей нет, я сплю в папкином кабинете, мне там всё нравится – и портрет Хемингуэя на стене, и модная мебель, и полосатые паласы и полки с книгами. Когда они, наконец, приезжают, у них всегда гости, которых я не люблю – они пьют портвейн, съедают всё, что наготовили бабушки, постоянно курят, спорят и читают стихи. Скучно…Это попытка погружения в шестидесятые, в ту милую реальность, когда все было проще, человечнее, добрее и понятнее.

Екатерина Робертовна Рождественская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Шуры-муры на Калининском
Шуры-муры на Калининском

Когда выяснилось, что бабушка Лида снова влюбилась, на этот раз в молодого и талантливого фотокорреспондента «Известий» — ни родные, ни ее подруги даже не удивились. Не в первый раз! А уж о том, что Лидкины чувства окажутся взаимными, и говорить нечего, когда это у неё было иначе? С этого события, последствия которого никто не мог предсказать, и начинается новая книга Екатерины Рождественской, в которой причудливо переплелись амурные страсти и Каннский фестиваль, советский дефицит и еврейский вопрос, разбитные спекулянтки и страшное преступление. А ещё в героях книги без труда узнаются звезды советской эстрады того времени — Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, Эдита Пьеха и многие другие. И конечно же красавица-Москва, в самом конце 1960-х годов получившая новое украшение — Калининский проспект.

Екатерина Робертовна Рождественская

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 знаменитых евреев
100 знаменитых евреев

Нет ни одной области человеческой деятельности, в которой бы евреи не проявили своих талантов. Еврейский народ подарил миру немало гениальных личностей: религиозных деятелей и мыслителей (Иисус Христос, пророк Моисей, Борух Спиноза), ученых (Альберт Эйнштейн, Лев Ландау, Густав Герц), музыкантов (Джордж Гершвин, Бенни Гудмен, Давид Ойстрах), поэтов и писателей (Айзек Азимов, Исаак Бабель, Иосиф Бродский, Шолом-Алейхем), актеров (Чарли Чаплин, Сара Бернар, Соломон Михоэлс)… А еще государственных деятелей, медиков, бизнесменов, спортсменов. Их имена знакомы каждому, но далеко не все знают, каким нелегким, тернистым путем шли они к своей цели, какой ценой достигали успеха. Недаром великий Гейне как-то заметил: «Подвиги евреев столь же мало известны миру, как их подлинное существо. Люди думают, что знают их, потому что видели их бороды, но ничего больше им не открылось, и, как в Средние века, евреи и в новое время остаются бродячей тайной». На страницах этой книги мы попробуем хотя бы слегка приоткрыть эту тайну…

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Ирина Анатольевна Рудычева , Татьяна Васильевна Иовлева

Биографии и Мемуары / Документальное