Шуры-муры на Калининском

— Ну он и стал рассказывать, чем еще промышлял его прадед, помимо печатанья. Я обсмеялась, про себя, конечно, не вслух. Бродил он по портновским мастерским и скупал шмуки. Мне так слово понравилось — «шмуки». Павочка, помнишь, в роддоме Грауэрмана работал завотделением Шмуклер, тот еще перец, проныра и шулер, мы с ним несколько раз в карты играли? Вот, оказывается, откуда ноги растут! Шмук — это кусок меха, который скорняк мог выгадать при шитье какой-нибудь шубы или чего там он шил. Уж я-то портниха со стажем, знаю, можно и так выкройку положить, и сяк! И чтобы этот меховой шмук получился побольше, мех, оказывается, надо было смочить квасом с солью, посильней растянуть и тогда шкурка довольно прилично увеличивалась. А потом по краям длинными узкими полосками срезались излишки. Понимаете? Такие меховые ремни его хитрый дедуля и скупал за копейки, потом аккуратно подбирал один к одному по цвету и длине ворса, чтоб красиво смотрелось, и сшивал в большие меховые отрезы, из которых можно было соорудить все что угодно, даже шубу. А еще, знаете, как он мухлевал — мы обхохотались уже в голос! — в мех польского дешевого бобра — он это красиво называл мездрой — вклеивал седые волоски енота или какого зверька, и тогда польского бобра принимали за дорогого камчатского. Ну ты представляешь? Вот племя! Голь на выдумки хитра, век живи — век учись! И ведь нажил себе этими шмуками и седыми волосьями и мастерскую, и дом, и семью… Хотя всю жизнь вставал в пять утра, наверное, все-таки поэтому и нажил, — на секунду задумалась Лида.

— Никогда про такое не слышала, надо же! — удивилась Алена. — Это же мухлеж чистой воды! Неужели его за это не привлекали?

— Так когда это было! Сто лет назад! Тогда кто как мог, так и зарабатывал! Это сейчас у каждого зарплата или пенсия и можно ни о чем не думать, а при царе ж иначе было.

— Это все, конечно, прекрасно, Лидочка, но вот знаешь, чего я вдруг подумала, — Павочка вдруг сощурила глаза и насупила брови, — надо будет в следующий раз проверить, чего Каролина нам приносит, может, тоже шубы из шмуков?

Подготовка к Каннскому фестивалю

Про спекулянтку Каролину надо рассказать отдельно. Первый раз встреча произошла года три назад, когда Крещенские жили еще на Кутузовском, — Аллусе надо было срочно обзавестись приличным гардеробом. Роберта тогда, а было это в 1968-м, пригласили в жюри Каннского фестиваля. Большая честь, конечно, почетно, впервые такое захватывающее, хоть не очень связанное со стихами событие. Все произошло достаточно неожиданно — позвонили и раз — через десять дней вылетать в Париж. Ну, видимо, наверху решили-то давно, но пока кандидатуру Крещенского утверждали на всех уровнях и получили наконец добро в ЦК, то как раз месяца три-четыре и прошло. А зачем поэта предупреждать заранее, чтобы, если не утвердят, поставить в неловкое положение и восстановить, таскзать, против себя творца? Вот и тянули, ждали высочайшего разрешения.

Для Алены с Лидкой это стало ударом. Казалось бы, счастье привалило — командировка в Париж, в Канны, и не просто, а на международный кинофестиваль, да в мае, в самый красивый цветущий месяц! Такое могло только присниться! Но стать Золушкой среди расфуфыренных капиталистических принцесс совсем не хотелось, чтоб пальцем тыкали и шикали, как на деревню в обносках. В чем ехать, что брать, как удивить? Ведь там все время на людях, сплошные коктейли, встречи, приемы и торжественные ужины с обедами! А как добыть нарядов на две недели? За десять дней сшить точно не получится. Не в кокошнике же с павловскими платками ехать! А в ателье Литфонда тоже было глупо соваться с такими сроками, засмеют!

Лида с Аленой стали остервенело вываливать все вещи из гардероба на тахту, все, до последней тряпки. Лидка побежала посмотреть, что еще можно предложить дочери из своего, но нет, кроме газовых шарфиков, кокетливых шляпок из итальянской соломки и остатков духов «Красная Москва», ничего пригодиться не могло, рост у Лидки был намного меньше.