Шуры-муры на Калининском

Рысью с двумя большими сумками прибежала Павочка. Лида попросила ее поискать, что из выходных платьев могло бы подойти Алене для фестиваля. Знала, что у той имеется. Сумки открыли, содержимое разложили на полу, другого места нигде уже не оставалось, вещи были раскиданы повсюду. Два Павочкиных бальных платья порадовали, прямо настоящих бальных, в пол, одно с пышной нижней юбкой, шелковое, фисташковое, с корсетом на китовом усе, с декольте невероятной глубины и пышными прозрачными рукавами из хорошо подобранного шифона в тон. По краю декольте и на манжетах шла вышивка ярким сочным розовым цветом фуксии. Павочка прекрасно вышивала и уж для себя постаралась, будьте уверены. Второе платье было еще краше, хоть и более мрачное — черное, обтягивающее, по фигуре, с высокой стойкой и длинными рукавами, закрывающими кисти рук до самых пальцев. Но сзади струящимся шлейфом элегантно волочилась вставка из дерзкого алого шелка, совершенно убийственная и неожиданная деталь. Оба платья Павочка сшила на заказ еще до войны в единственном тогда в Москве Доме моды на Сретенке у самой лучшей портнихи, какой-то заслуженной-перезаслуженной, но уже без имени, имя давно забылось.

Алена померила — оба сидели как влитые.

— Ну просто королева! В этих твоих Каннах все умрут от зависти, попомни мое слово! Таких нарядов не будет ни у кого, это ж не платья, это ж произведения искусства! Это винтаж, такое в моде всегда. А как тебе моя вышивка? — Павочка сунула в лицо Алене манжет с яркими цветочками. — Нет, ты посмотри на стежочки! А изнанка? Ты полюбуйся изнанкой! Ни одна нитка не торчит! Мне явно в нем чего-то поначалу не хватало, какое-то оно было слишком простое и я решила внести свои коррективы, вот руку и приложила! Хотя избыток вкуса убивает вкус, это еще Шекспир сказал, может, и зря, что вышивку добавила, — Павочке все равно срочно хотелось получить свою долю славы.

— Не призналась бы, я б решила, что в Доме моды такую красоту вышивали, не подкопаешься! — Лидка тоже стала пристально рассматривать вышитые цветочки, которые оплетали, словно живые, вырез, изящно подчеркивая его форму. — А ты эти платья, по-моему, к какому-то событию заказывала, я ж их на тебе помню, видела давным-давно!

— Ну да, на премьеры! Зеленое на «Веселую вдову», а черное на «Королеву чардаша». У всех баб челюсть отвисла, когда я в черном появилась. Нда, завидовали мне все тогда, но, как выяснилось, до поры до времени — была я еще душевно здоровая, с повышенным чувством справедливости, вся такая высокая, ладная, кровь с молоком, с гривой черных волос, в бабушку мою, Клавдию Семеновну, одна порода. Она в деревне под Житомиром жила, так с утра первым делом в курятник за свежим яичком, в него пару ложек домашней сметаны да пятьдесят грамм своего самогона. Это у нее называлось «ковтнуть». Ну и дожила до ста лет без истории болезни. Так вот и я в нее была, и здоровьем, и всем остальным, ну а потом вы сами знаете… — Пава замолчала, глубоко вздохнув, и тряханула головой, словно сбрасывая с себя навалившуюся боль. — Чего это я вдруг про бабушку? В общем, платья берем! Оба!

Еще пригодился палантин из куницы, который Павочка всю жизнь тщательно выдавала за соболя, местами потертый, залоснившийся, тусклый и давно отслуживший свой срок, но все-таки издалека он смотрелся вполне сносно, в связи с чем и был положен в пока еще пустой «каннский» чемодан. По поводу сумочек разгорелся мелкий спор. Павочка принесла на выбор штук десять: побольше, поменьше, настоящей кожи, дерматиновые, тканевые — на любой вкус.

— Ты их всю жизнь собирала? — Лида стала их перебирать, примеривая каждую перед зеркалом. — Куда так много-то? Прямо как в музее, я все и не помню. И ты каждую выводила в люди?

— А как же, я их обожаю! Сумку выбросить — что зуб вырвать! Пусть даже сломанная или старая, неважно. Стоят себе на полке в шифоньере, а я как открою дверцу, как взгляну на них, так душа медом обливается. Я вот эту бы предложила первым делом, она и в пир, и в мир, и в добрые люди, — Пава выцепила из сумочной кучи одну блестящую и горящую, словно отлитую из золотого самородка.

— Нет, ну что ты, она какая-то слишком мещанская, к ней надо особое платье подбирать, с бахромой или рюшками. Наши никак не подойдут, — Лидка даже немного скривилась, настолько ей не понравилось это золотце.

— Лида, много ты в сумках понимаешь, меняешь, по-моему, раз в десять лет по одной. А я знаток и ценитель! Если я говорю, что эта — жемчужина коллекции, значит, так оно и есть, я Аллусе плохого не посоветую, — Павочка вспыхивала сразу и злилась довольно смешно — начинала вздыхать, как рыба, выброшенная на берег, закатывать глаза и мелко трясти головой, отчего ее бриллиантовые сережки, казалось, звенели. В особо жестких случаях спора, когда доводов у нее уже не оставалось, ее довольно заметные гормональные усики покрывались от напряжения росой. Сережки она тоже, кстати сказать, предложила, но Алена отказалась, понимая, как они ей дороги.