Шуры-муры на Калининском

Глазами великанша вперилась в бедного Давида, как удав, который, еще не съев кролика, уже начал его переваривать. Нелли тоже на всякий случай отпрянула, уж очень этот поклон оказался внезапным. «Не о таком театре я мечтала», — усмехнулась она из-за спины Давида. Но Надюха, согнувшись пополам, словно застыла. Видимо, у нее в голове сработал какой-то механизм, который таким ступором сохранял эмоции внутри, не давая им тратиться и выплескиваться наружу, консервируя их для последующего обдумывания и любования. Она так и продолжила стоять этой огромной могучей буквой «Г», даже когда вся компания прошла к лифтам. А она все еще вожделенно глядела на то место, где мгновение назад сияло лицо солнцеликого. Сердобольный и хорошо воспитанный Давид понял, что ситуация с великаншей форс-мажорная, вернулся к ней и, взяв за руку, помог разогнуться. Надюха снова замерла и немного пошатнулась от счастья, поскольку человеком была нежным и впечатлительным — он! до нее! дотронулся! Сам! И машинально, ну и с некоторым вызовом тоже, поправила лифчик, поддернув лямку вверх и всколыхнув увесистую грудь. Для закрепления, так сказать, успеха.

И все, и вроде как ничего не произошло.

Но на следующее утро Надежда, волнуясь, прерывисто дыша и чуть побрызгивая чесночной слюной, шептала Лидке у лифта: «Лидия Яковлевна, вы понимаете, когда я Его вижу, я чувствую, как внутри меня шевелится яйцеклетка. Честно. Я это хорошо чувствую. Ни с кем другим такого больше не было, даже с Мамедом. Только вам это говорю. А когда он вчера меня коснулся, — она продемонстрировала свое крепкое мужское и оволошенное слегка больше, чем положено, запястье, словно там должны были остаться следы, — я чуть не потеряла сознание, поплыла, как есть поплыла, распалась на молекулы… И знаете, что явственно вчера себе уяснила? Когда душа борется с телом — тело всегда побеждает…»

Лидка успокоила ее как могла, а вечером рассказала об этом Алене, ну и Кате тоже, и, тяжело вздохнув, добавила: «Вот что с бабой безмужичье-то делает…»

В плане анатомии Катя была уже прекрасно подкована, хотела когда-нибудь в далеком будущем стать врачом, поэтому такие вещи вполне могли обсуждаться при ней, тем более что возраст был достаточно солидный, тринадцать лет. Она даже ходила несколько раз смотреть, как делают операции знакомые хирурги, приобщалась, так сказать, к профессии. Но в тот момент она как-то уж слишком близко к сердцу приняла этот бабушкин рассказ и красочно представила, как Надюхина яйцеклетка, мускулистая и мощная, как сама хозяйка, размером, наверное, с кулак, а то и больше, потягивается, похрустывая членами, и начинает кряхтеть, ерзать и рваться наружу со своего насиженного места при виде любимого певца. А как еще она могла заявить о себе?

Хотя то, что и анатомически, и функционально это было неправильно, Катя понимала.

Мамед Муслимов