Шуры-муры на Калининском

Эти молодые певцы очень часто бывали у Крещенских. Они много работали с Робертом, он писал для них песни, и репетиции шли в основном дома, на Калининском. Не хором, конечно, репетировали, по отдельности. Чаще заходили днем, одни, без сопровождения, чтобы поработать, ну а вечерами заваливались большими шумными веселыми компаниями. Давид был москвичом, Мамед — бакинцем и, когда приезжал в столицу на гастроли, всегда останавливался в гостинице «Россия». Там, в башне, прямо под огромными светящимися буквами «Р-О-С-С-И-Я», на самом верхнем этаже, за ним был постоянно закреплен номер люкс. Однажды в этой башне случился страшный пожар, погибло много человек, и все друзья благодарили Бога, что Мамед в тот момент находился в Баку. Когда он жил в Москве, иногда месяцами, то возвращался к себе в номер в основном только спать, а большую часть времени проводил или на репетициях, или на концертах, или у друзей в гостях. Но, несмотря на то, кто бы где ни жил и ни был приписан, ритуал в семье Крещенских и для Давида, и для Мамеда, да и для всех других гостей был всегда один — прямо с порога каждого усаживали за накрытый стол, Лидка ежедневно держала наготове кастрюлю бульона или борща и обязательно что-то на второе — кисло-сладкое мясо, например, котлетки разных форм и сортов, голубчики тоже прекрасно шли, в общем, ничего не готовилось только в расчете на свою семью, всегда с запасом, с большим запасом. Когда обязательный этот порядок был выполнен и Лидка, на время успокоившись, начинала убирать посуду, любимый гость отправлялся с чашечкой кофе или чая в кабинет к Роберту, где они сначала работали, а после играли в нарды, постоянно дымя сигаретками. Чуть позже к ним присоединялась Алена, которая была главным советчиком и профессиональным критиком стихов Роберта, первым его слушателем, без этого никуда, глаз у творца замыливался, возникали мелкие зацепки по разным стихотворным поводам, которые и решались споро и качественно этим профессиональным семейным подрядом. Оканчивала Алена Литературный институт вместе с Робертом, и преподавали на ее отделении литературной критики ни больше ни меньше как Михаил Луконин и Михаил Светлов, классики-переклассики оба, практически гении, научиться уж было чему. Мнение Алены Роберт очень высоко ценил, и, когда стихи были уже написаны и первый раз прочитаны вслух, начиналась шлифовка. Так и работали часто над песней, когда вдвоем, когда втроем, и вскоре из-за обитой дерматином двери можно было услышать шикарный баритон исполнителя — в четверть, даже нет, в десятую часть восхитительного голоса — начинались домашние репетиции.

Благодарю тебя
За песенность города,
И откровенного, и тайного,
Благодарю тебя,
Что всем было холодно,
А ты оттаяла, оттаяла…

За шепот и за крик,

За вечность и за миг,
За отгоревшую звезду,
За смех и за печаль,
За тихое «Прощай»,
За все тебя благодарю!
За смех и за печаль,
За тихое «Прощай»,
За все тебя благодарю!

Благодарю тебя

За то, что по судьбе прошла,
За то, что для другого сбудешься…
Благодарю тебя
За то, что со мной была,
Еще за то, что не забудешься…

За шепот и за крик,

За вечность и за миг,
За отгоревшую звезду,
За смех и за печаль,
За тихое «Прощай»,
За все тебя благодарю!
За смех и за печаль,
За тихое «Прощай»,
За все тебя благодарю!

Павочке казалось, что поет Мамед не так уж и громко, все давно привыкли и всегда слушали с удовольствием, но соседи все равно звонили в дверь — не ругаться, нет, что вы, просто хоть одним глазком взглянуть на живого кумира и попросить автограф.