Шушель

Тут вроде и должны были бы материализоваться опасения Шушеля насчёт психиатрической лечебницы. Погода, во всяком случае, выступала именно за это: с утра было пасмурно, а тут в комнате стало светло, и свет этот был очень холодный; поэтому, когда Шушель повернул к окну голову, то увидел много-много белого, и мучительно долго соображал что к чему, пока до него дошло, что это идет снег. Во время учёбы на филфаке Шушель слышал, что дождь или снег в художественных произведениях каким-то странным образом связаны со следующим сразу за ними резким поворотом сюжета, и его всегда занимала мысль: кто из авторов знал о такой закономерности и вставлял осадки сознательно, чтобы развернуть сюжет, а кто из них писал об осадках без оглядки на предварительный план произведения, исключительно по велению сердца.

Шушель иногда воображал, будто бы за ним наблюдает некий невидимый автор, и что жизнь его — набросок к какому-то художественному произведению. Правда, лет с семнадцати — тогда Шушель был втянут в совершенно феерическую историю с романтическим знакомством, расставанием и неожиданным обретением идеала в момент, когда у Шушеля уже была другая, а вся история, в которой принимала участие прорва народу, который ссорился и плёл интриги вокруг Шушеля и его невесты, закончилась, как и полагается в художественном произведении, свадьбой (впрочем, свадьба эта ни к чему хорошему не привела, но сейчас, как вы понимаете, не об этом) — так вот, с тех пор Шушель не давал этому своему автору ни единого динамичного и законченного сюжета; были отдельные, весьма приятные и значимые, как казалось Шушелю, в художественном плане, эпизоды, но в целом жизнь Шушеля не представляла никакой художественной ценности. Нет, конечно, это вполне можно было написать как серию коротких юмористических рассказов, но прожить жизнь героем юморесок юному и романтично настроенному Шушелю не хотелось, а до размеров трагической фигуры его поступки явно не дотягивали. Несмотря на сложные отношения с алкоголем, которые в сочетании с несчастными влюблённостями часто приводили к унынию, Шушелю ни разу даже не приходила в голову мысль о суициде. Чаще всего в моменты, когда автору для точки в крепкой любовной драме от героя требовалось бы самоубийство или хотя бы соответствующий порыв, Шушель малодушно представлял, будто автор его не видит, и, сидя в своей конуре, потихоньку зализывал раны, да ждал завязки нового сюжета.

Вот и сейчас Шушель решил притаиться до лучших времен, надеясь, что вся эта неприятная история рассосётся сама собой, и со временем оформится в одну из тех занятных баек, рассказывать которые Шушель был большой мастак. Однако решить оказалось проще, чем исполнить. То, что Шушель жил в не совсем реальном мире, и то, что гораздо важнее для него были иллюзии, вы, наверное, уже поняли. А последняя мечта появилась у него с пробуждением и была как раз о той девушке, которая, как ему сообщили, вышла замуж; причём, сообщили именно в тот момент, когда Шушель почувствовал, что, кажется, он её тоже любит, или, скорее, не то, чтобы любит, а готов выбрать объектом для приложения своего чувства, то есть, говоря проще, хочет полюбить.

Неприятности в реальной жизни и столь скоропостижное разрушение очередной (но всё-таки совсем недавно такой достижимой, доступной, и поэтому разрушенной чрезвычайно глупо, только из-за нерасторопности Шушеля) мечты, привели к какому-то замыканию в его голове. Несколько мгновений он жалел себя за то, что он, самый умный, тонкий, ответственный, добрый, нежный, чуткий живёт среди тупых, жестоких, расчетливых, примитивных существ; и в ту же секунду его начинало рвать на части чувство вины — почему такое никчёмное, но очень вредное для окружающего мира одноклеточное, как он, отравляет жизнь многим прекрасным, правильно живущим, пусть и несколько грубоватым, людям? Шушель начал быстро-быстро мотать головой в разные стороны, пытаясь поймать что-нибудь одно, и завыл.

Вой был прерван двумя гулкими, сливающимися ударами — звонок назывался музыкальным. Шушель встряхнулся, крутанул плечами, бросив их вверх, назад и вниз, зафиксировал голову, задрав подбородок как можно выше, и, пытаясь изобразить пружинистый шаг, пошел открывать. На пороге стоял тот иногородний товарищ Шушеля, которому Шушель писал в первый день этого вязкого и бесконечного, как ночной кошмар, майского праздника. Шушель очень любил своего московского друга, и мог совершенно определенно сказать, за что он любит Баха (так звали прибывшего): Бах был чемпионом мира по жизнелюбию.

9