Шушель

Разумеется, и в этот раз настроение Баха полностью отвечало приведённой выше характеристике — иначе зачем бы ему появляться в этой истории? Захлёбываясь хаотично циркулирующей в нем энергией, Бах быстро перемещался по квартире, курил, рассматривал новые книги на полке у Шушеля, пил пиво из бутылки и рассказывал обо всём и ни о чём; при этом Бах перескакивал с пятого на десятого, с десятого вдруг переходил на одиннадцатое, зато уж с одиннадцатого скакал сразу на двадцать седьмое, а когда возвращался к пятому, непостижимым образом умудрялся одной фразой подытожить все двадцать семь тем. Для больного Шушеля речь Баха была и бальзамом, и нектаром, и минеральной водой, и крепким чаем, и прохладной рекой похмельным утром — сам он говорить не то, чтобы не хотел, а, скорее, не мог. Поэтому Баха Шушель слушал в состоянии лёгкого транса, как слушают записи природных шумов вроде океанского прибоя — размышляя о своём и нисколько не вдаваясь в то, о чём, собственно, шумит сам океан и уж конечно, не думая о том, насколько изысканным является этот шум. Однако вскоре Шушель уловил что-то, что легонько потянуло его из транса поближе к живому Баху, потом это ощущение повторилось, а на третий раз Шушель уже начал прислушиваться.

— Ну, наконец-то взял! — Бах радостно потянулся своей бутылкой к Шушелю, Шушель автоматически чокнулся, и только после этого обнаружил в своих лапах открытое пиво.

— Ты о чём? — спросил Шушель, сделав для приличия полглоточка.

— Да о пиве! Битый час тебе предлагаю, а ты ни да, ни нет.

«Неужели это я из-за пива? В смысле, это уже алкоголизм, и я среагировал на пиво?», — Шушель поёжился и отставил бутылку.

— Так вот, — продолжал Бах. — Ты пиво-то пей, пей. Жалко, девчонок нет, ну это ничего, еще, как говорится не вечер. Кстати, о девчонках — совсем забыл, так доскажу. И вот я ей говорю: душа моя, хотите — пойдём по городу поболтаемся, а хотите — зайдём в гости к другу; и чтобы она чего не подумала, я тебя так расписал, ну просто хоть мажь гипсом и ставь в полный рост на постамент посреди центральной площади. И самое главное, понимаешь, она уже интересоваться начала, вопросы задавать, правда, про тебя в основном, то есть про твою биографию, а когда я к автомату звонить тебе пошел, она вроде за спиной стояла, а потом я обернулся, а её как-то уже и не было. Кстати, ты теперь что, телефон всегда отключаешь?

— Интересоваться? Погоди, а какой биографией интересоваться? и какая она из себя?

Баха нисколько не смутило отсутствие ответа насчет телефона, и он охотно принялся отвечать на встречный вопрос.

— Ну, такая молодая, хорошенькая, не красавица, конечно, но так, знаешь, так это как бы сказать… Рыженькая такая… Миленькая, в общем. Даже очень миленькая, или нет, скорее не миленькая — славная. А про биографию в том смысле, что мы болтали, и про тебя болтали, и тут она спросила, женат ли ты, и, разумеется, я сказал, что женат, и жена у тебя общительная и красавица, а то какая ж дура с первым встречным, пусть это даже такой порядочный, как я, попрётся к совершенно незнакомому, пусть даже такому приличному, как ты. Кстати, о жене. Как у тебя сейчас? Есть кто-нибудь? Помню, пару лет тому, когда у тебя жил ты про одну любовь много рассказывал. И очень с чувством, я даже завидовал.

— Замуж она вышла. Сегодня. То есть, вышла, наверное, давно, а сегодня мне об этом сообщили.

— М-да? Ну и дура. Хотя вам виднее, конечно. Ты от этого, что ли, такой мутный? Брось, давай, звони Рэксу, кстати, как он там? Давно не виделись, да и с женой его с удовольствием пообщаюсь.

— Я бы тоже. Пообщался с удовольствием. Боюсь, у них удовольствия не прибавится. Ты письма не получал? — и Шушель сбивчиво, путаясь, что называется, в показаниях, или, если быть точнее, в оценках, начал пересказывать Баху злоключения последних дней.

Когда рассказ закончился, Бах одним глотком допил пиво, бодро заявил, что совершенно не видит, почему бы одному благородному дону не помочь другому благородному дону в выяснении некоторых щепетильных обстоятельств, и отправился к Рэксу, строго-настрого запретив Шушелю думать о плохом, а также пообещав по возвращении преподнести ему какой-нибудь приятный сюрприз. Сам Шушель оделся потеплее, и перебрался на балкон — курить и освежаться воздухом, и наблюдать зелень деревьев с тяжелыми кусками мокрого снега, и, может, развлекаться болтовней по телефону с кем-нибудь, и уж совсем точно, за тем, чтобы блаженно улыбаться, и наслаждаться туманными предчувствиями и думать, о том, как кстати приехал Бах. И когда он выполнил все пункты программы, за исключением одного — телефонного, телефон зазвонил сам.

Голос был женский. Однако приезд Баха настолько взбодрил Шушеля и породил так много надежд, что Шушель даже не вздрогнул от женского голоса в трубке по приобретённой за последние три дня привычке. Напротив — он сладостно замер, пытаясь отгадать, что означает звонок — кто-то ошибся номером или обещанные Бахом приятные сюрпризы уже начались. Замирал Шушель не напрасно — голос уточнил номер, а потом сказал: