– Ты тоже трус! – внезапно зарыдала Генриетта. – Проклятые мужчины!
Анри с удивлением смотрел на нее:
– Теперь вы о чем-то горюете! Я отказываюсь вас понимать.
– А тебя никто и не просит!
– В чем вы меня упрекаете? В преданности вам? Да я же и вправду мог больше не возвращаться в ваш замок!
– Проговорился?! – засмеялась сквозь слезы баронесса, злобно посверкивая глазами. – Ты считаешь, что от моего отца так просто уйти? Он влиятельнейшее лицо во всей Франции! Он почти наследный принц! И от него-то ты думал сбежать? Не получится. Он объявит тебя вне закона, и ты окажешься у него мгновенно, глазом моргнуть не успеешь: поймают и приведут к нему, где бы ты не находился!
– Что, так прямо и приведут? – переспросил молодой человек.
– Точно, не сомневайся.
– А как же люди узнают, что я – это я?
– Ты безнадежно глуп! На всех заставах будут поджидать человека с твоими приметами.
– Какими приметами? – засмеялся Анри.
– Приметы – это описание твоей внешности и возраста, имени и особенностей.
– Особенностей?
– Ну, пятна, клейма, шрамы.
– Какие пятна? Интересно было бы послушать, как бы это звучало.
– А ты сбеги, и когда тебя поймают, ты всё услышишь собственными ушами. Так ловят всех разбойников и воров.
– И я, значит, тоже разбойник и вор? – уточнил юноша.
– Ты хуже. Ты – неблагодарный слуга!
– Госпожа баронесса, – неожиданным капризным голосом сказал молодой человек. – Отпустите меня по-хорошему, куда-нибудь, только подальше от вашей милости. Мне надоело здесь, я соскучился по театру, по зрителям.
– Запел соловей! – усмехнулась Генриетта. – Наконец-то ты сам себя разоблачаешь! Вот появляются одна за другой твои тайные мысли! Я подозревала, что они у тебя есть!
– Я очень вас прошу, не держите меня!
– Познал волю?
– Неволю познал, хочу на свободу!
– Ничего не получится, мой дорогой, – заявила баронесса. – Ты что, желаешь покинуть меня в такой тяжелый для меня момент? Решается моя участь, моя дальнейшая судьба! У меня, может быть, осталось несколько дней…
– Несколько дней до чего?
– Не притворяйся, всё ты отлично понимаешь! Я относилась к тебе, как к другу!
– Но у вас теперь есть еще друзья, помимо меня.
– Кто?
– Ну как же! Маркиз и господин граф. Вы переписываетесь с ними, не жалея самых теплых слов.
– Паршивец!
– А это уже нечто новое! Вы расширяете словарный запас.
– Как ты смеешь болтать такие дерзости?
– Да, ваш друг де Шатильон тоже упрекал меня в этом.
– Ты успел и ему показать свое невежество? – вспыхнула баронесса.
– А пусть он не задевает небрежным словом ваш подарок мне.
– Что он задел? Какой подарок?
– Бархатный костюм.
– Наверное, ты сам что-нибудь сказал ему прежде?
– Ну, разве что про театр…
– Излюбленная тема! Ты и мне все уши прожужжал этим театром! Я одного не понимаю, что это за ремесло такое, которое не дает людям покоя ни днем, ни ночью?
– Как вы верно сказали! Да, театр не дает покоя ни днем, ни ночью тем, кто служит ему.
– Ради чего вы бороздите землю? – недоумевала Генриетта. – Ради кучки грязных монет? Ради аплодисментов и воплей ликования безмозглых зрителей?
– Вы почти угадали. – улыбнулся Анри. – Но не назвали главного. Мы готовы терпеть голод и нищету, зимний мороз и летнюю жару ради одного счастья – выйти на сцену.
– Безумие какое-то! – фыркнула Генриетта. – Нелепость!
– Вам не понять этого никогда, как не постичь тому, кто не любит театр, не уважает актеров и не умеет быть искренними. Это не понять тому, кто не испытал на себе восторга человека, побывавшего в неведомом зачарованном месте, именуемом театром. И ничего, что для нас театр – это бродячая повозка, в которой мы живем постоянно. Главное, мы занимаемся любимым делом, мы доставляем людям радость и возвращаем желание жить!
– Несерьезно!
– Да, некоторые принимают нас за дураков, потому что сами не умеют веселиться без посторонней помощи, прячась за маской благородного достоинства.
– Ты… – задохнулась от возмущения госпожа де Жанлис, а юноша продолжал, не обращая на нее никакого внимания; он был всецело поглощен своей мыслью, которую хотел обязательно высказать:
– Поверьте мне, напускная серьезность и нарочитая скромность далеко не всегда отражают истинный характер человека.
– Ты позволяешь себе неслыханные вещи!
– Я хочу быть искренним. О, если бы все люди стали искренними, убежден, что в мире всё пошло бы по-другому. Перестала бы литься кровь. Воры не смогли бы воровать, обострившееся чувство совести не позволило бы им этого делать. Прекратились бы браки по расчету. А дети не сумели бы обманывать родителей.
– И родители детей?
– Вы меня понимаете! – радостно воскликнул Анри. – Театр перевернул бы целый мир, разграничив зло и добро, свет и тьму, черное и белое. Не стало бы мстительных коварных и завистливых людей.
– Ты думаешь, что твоя сказка осуществится? – горько усмехнулась Генриетта. – Неисправимый фантазер!
– Моя сказка слишком прекрасна, чтобы не осуществиться! Было бы жалко, если бы она пропала даром.
– И ты считаешь, что человечество будет спасено театром?
– Да.
– А что для этого необходимо сделать?