Шут и Иов

Анализ 100 образцов почерка лиц, писавших на французском и обучавшихся в конце XVIII и начале XIX вв. по русским и французским прописям, показал наличие такого же типа почерка, что и в «дипломе». Присутствие в данном случае печатных и скорописных букв при высокой выработанности, среднем темпе и отсутствии поправок свидетельствует не «об умелом изменение почерка», а лишь подтверждает существование такого вида стилизованного почерка улиц, обучавшихся по прописям XVIII–XIX вв. (например, почерк декабриста Лунина!).

«Диплом» написан своим почерком, притом не рядовым[17]! Неудивительно, что его узнал не кто иной, как нарком Чичерин, работавший с бумагами в архиве МИДа еще до революции. Он и написал об том Щеголеву, но тот продолжал игнорировать информацию (позже стало известно, что Щеголев тоже из «посвященных»).

Это — барон Ф. И. Брунов. Вересаев в своих «Спутниках Пушкина» о нем сообщает, что карьерою своей вначале он был обязан своему красивому почерку, а затем своему стилю. С 1832 г. — при Нессельроде, который очень ценил его бойкое перо и поручал ему составление важных дипломатических инструкций послам за границу. Но он был не просто писарем. Около 30 лет (с начала 40-х до 70-х гг.) он был послом не где-либо, а в Лондоне, пережив в МИДе и Нессельроде, и даже Крымскую войну с Англией. Андреевский кавалер, а с 1871 г. — граф.

Не о нем ли говорила Блаватская, вспоминая о путях в Тибет и документах, хранящихся в Петербурге, о чем узнала от «одного почтенного лица, годами состоявшего в одном из русских посольств»? Индия — Тибет — Англия — русское посольство.

Блаватская достигла впервые Тибета осенью 1868 г. и пробыла там до конца 1870 г. (это время пребывания Блаватской в Тибете было установлено уже в наше время Джоан Овертон Фуллер). А в 1871 г. Брунов получает графство.

Уже говорилось, что в судьбе Блаватской принимал участие Голицын, родственник Александровского Голицына; теперь появился Брунов. И все они из «эры Пушкина». Вересаев заканчивает характеристику Брунова следующим: «Что он сделал для России полезного, я никогда не мог узнать».

И по печати, и по почерку Пушкин вполне представлял себе источник «диплома». Но встает вопрос: откуда Пушкин мог знать, что 2 ноября Дантес говорил отцу? Кто ему это сообщил? Ахматова предполагала (а она знала больше, чем написала), что информацию Пушкин получил от… П. В. Долгорукова. От того самого, которого считали и считают автором дипломов. Опять противоречие?! Ведь Россет говорил, что по почерку узнал руку Долгорукова (значит на конверте). А жена Долгорукова, которая с ним «разъехалась», рассказывала, что он сам говорил ей о себе как о «сердце интриги». Дантес даже собирался уже заграницей доказать, что письма — дело рук князя. Дело в том, что «дипломы» в конвертах Долгорукий разносил[18] и считал, что участвует в «пикантной истории», где он играет таинственную роль.

Нессельроде и его салон на поверхности затеяли следующую беспроигрышную интригу. Так как Геккерены (в первую очередь отец) упорно защищались и перешли к нерешительным действиям, было решено поставить Дантеса под пистолет Пушкина. Пушкин не мог стреляться, так как, убив или даже ранив Дантеса, он оставлял Екатерину и свою семью в бесчестии. Дантес не мог отказаться идти на дуэль, но получал отличный выход из неожиданного для него сложившейся ситуации (а Геккерен был поставлен перед возможностью смерти сына). На поверхности, для «непосвященных» салоны Нессельроде (а 19-летний Долгорукий, конечно, к ним и принадлежал), интрига носил благородный характер — выполнить «пожелание» монарха для спасения чести девушки. А для таких, как Долгорукий, представлялась и чисто психологическая радость — свести двух несимпатичных ему людей (Дантес — красавец, Долгорукий — некрасив, хром; Пушкин — знаменитость, Долгорукий считал себя человеком выдающегося ума) и посмотреть на их поведение.

В 1839 г. он в определённом смысле повторил единолично ситуацию с «подстановкой». Когда кн. Лобанов-Ростовский решил стреляться с кн. Гагариным, Долгорукий предложил составить документ о дуэли, взял на хранение и доставил его в полицию, таким образом, когда они пришли к месту встречи, там их уже ждала полиция.

Но в 1836 г. Долгорукому предоставили право «быть тайным человеком», сообщить Пушкину о Дантесе, как разносчику слухов «о расположении царя к Натали», или что-либо в таком духе. Когда «дипломы» появились в обществе, Пушкин сразу и спокойно вызвал Дантеса к барьеру без объяснения причин[19]. Это известное место в преддуэльной истории. Но объяснить причины он и не мог (царь, имя жены), и не хотел. Его заявления, что он «нанесет удар через 8 дней», возможно, говорят о том, что он с самого начала или знал, или догадывался о цели вызова. Еще Ахматова заметила, что «дипломы» были посланы друзьям Пушкина. И это логично, дуэль как бы сразу афишировалась, и Дантес, свой в том же карамзиновском кружке, попадал почти в безвыходное положение.