Шут и слово короля

— Да на кого ты голос поднимаешь, на короля? — встрепенулся Эдин. — Жалкий баронишка! Место свое изволь помнить!

Так приятно было понаглеть немного, надоел ведь ему барон, слов нет как! А до первого снега еще долго, потом же — ищи ветра в поле…

А может, и раньше, гораздо раньше.

Свадьба барона и Аллиель — через восемь дней.

Барон вытаращил глаза, соображая, как отреагировать на такое непотребство, а Кука тем временем утащил Эдина, потешаясь: «Жалкий баронишка, место изволь помнить! Эх, хорошо-то как!»

На королевском завтраке молодая графиня Бьяри была в полном порядке: сверкающая улыбкой и драгоценностями, в роскошном алом платье — как полагается новобрачной, под руку со своим красивым и надменным мужем. Король сам их поздравил, а королева вручила Ниале подарок в резной шкатулочке. В общем, было хорошо и празднично, а что Эдину улыбка юной графини все равно казалась невеселой, так это, как Кука говорит, бывает. И Рай, опять демонстративно усевшийся рядом с королем-шутом, был спокоен и не жаждал сжить со свету новоиспеченного зятя — еще один признак того, что беспокоиться не о чем.

Вот Аллиель опять не пришла на завтрак — почему?..

Эдин как раз подумал о том, что раз она до сих пор делила комнаты с Ниалой, значит, теперь не делит ни с кем. Она — одна в их девичьих апартаментах, пусть временно, но одна. Значит, можно навестить ее, потихоньку? Тем более что часик свободный ему наверняка перепадет после завтрака?

Едва освободившись, Эдин смыл грим, потихоньку, чтобы Кука не видел. Потом ругаться будет, ну да ладно. Не хотелось представать перед любимой с размалеванной физиономией. Переодеваться не стал, только корону соломенную снял. Хрупкое сооружение эта корона, каждый день ее переплетали заново.

В комнатах Аллиель горничная преградила дорогу, Эдин просто отодвинул ее в сторону:

— Не мешай, милая, а?

Аллиель была одна в спальне. Но что это была за Аллиель?

Она лежала на кровати, в халате, обхватив подушку, а глаза — мокрые, покрасневшие.

— Зачем ты здесь?!

От злости в ее голосе Эдин даже поежился. Вот так встреча.

— Что с тобой?! — он осторожно подошел, — кто тебя расстроил?

Она отшатнулась от его протянутых рук.

— Никто. Не прикасайся. Уходи.

— Не уйду, если не скажешь, что случилось!

— Да какое тебе дело до этого, Эдин Вентсивер! Сто раз уже говорила тебе, оставь меня в покое! Я не выйду за тебя замуж! Лучше уж за барона…

— Что? Да почему? Что случилось, наконец? — Эдин растерялся.

Он вообще ничего не понимал.

— Да потому что чем ты лучше? Ты такой же, как все, да?

— В каком смысле — такой же? — он выдернул подушку из ее рук, подхватил и обнял, невзирая на яростное сопротивление.

— Что случилось, объясни?!

Девушка, как дикий зверек, вдруг яростно впилась зубами ему в руку, он, опомнившись, тут же выпустил ее.

— Уходи, — повторила она, — и не подходи ко мне больше. Никогда. Я тебя ненавижу еще больше, чем барона! Убирайся, говорю!

На руке остались след от зубов, и капелька крови.

— Захочешь поговорить — дай знать, — сказал он и ушел.

— Леди просто расстроена, — тихонько шепнула горничная, как будто извиняясь за госпожу.

Он рассеянно кивнул.

Просто расстроена? Да он и вообразить бы не мог ее такой! Конечно, что-то случилось. Но — что?!

Пришлось опять тащиться на большой выезд по городу, выслушав перед этим ругань Куки, вынужденного снова накладывать ему грим. Впрочем, старый шут, оценив несчастное лицо подопечного, на этот раз умолк удивительно быстро. Швыряя в толпу медь с серебром, Эдин не замечал ничего вокруг, перед ним стояло лицо Аллиель, а в ушах звучали ее слова. А по возвращении в замок Дик передал ему просьбу Милды прийти — она ждала начала королевиного полдника в апартаментах отца.

Милда была одна, сидела на высоком стуле — чтобы не смять свое алое платье новобрачной, ее густые темные волосы этим утром тщательно уложили в прическу и украсили драгоценными заколками, а колье в вырезе платья сверкало рубинами и изумрудами. Это словно была не их Милда.

И вот что, у нее были счастливые глаза. И еще, может быть, удивленные, смятенные немного, как будто она получила кучу подарков и пока не совсем понимала, что с ними делать, но подарки ей нравились.

— Что с тобой? — удивилась она.

Даже грим не помешал ей понять, что с ним неладно.

Он небрежно сел на ковер в ногах Милды, и выложил ей все. Скорее, просто хотелось об этом говорить, так было легче. А говорить можно только с Милдой, ни с кем больше он бы не решился.

Она пожала плечами.

— О, Всевышний. Послушай, тебе же сам Граф сказал, что ты можешь и не жениться на его высокородной дурочке? Вот и славно. Я очень рада! Просто камень с души. Уезжай.

— Да никуда я не уеду! — рявкнул Эдин. — Не хочу! Какая разница, что там Граф сказал? Я люблю ее!

Кажется, никогда он не любил Аллиель сильнее, чем теперь. Как будто и жить ему станет незачем, если ее потеряет! Он не думал так — он это ощущал каждой частицей тела. Потерять Аллиель значило потерять все на свете. Он словно без души останется, и на свете будет жить его пустая оболочка, которой придется служить штурманом на гринзальском шерке…