Шут (СИ)

  В конце концов он устал бесцельно бродить по дорогам и решил провести холодное время в Золотой, куда занесла его судьба. Несколько дней ночевал на улице, пока не нашел заброшенную хибару у окраины. Там, правда, уже имелась парочка жильцов - вечно пьяных бродяжек, опустившихся настолько, что трудно было различить, кто из них муж, а кто жена. Шута они не привечали, но и не гнали, в полуразрушенном пустом доме было достаточно места, чтобы не мешать друг другу.

  Как и все беспризорные мальчишки, Шут мечтал о южных городах, где круглый год лето, и можно обрывать фрукты с деревьев, да не в чуждом саду, а прямо на улицах. Засыпая в своем пыльном закутке на куче грязных тряпок, он находил утешение думая о далеком Суварте. Виртуоз неоднократно рассказывал, как прекрасны города этой жаркой страны... О тенистых садах, где ветви деревьев гнутся под весом персиков, о фонтанах с хрустальной водой, о роскошных храмах и узорчатых дворцах... Шут представлял это все так ярко, будто видел сам, будто сам ходил по знойным улицам, где смуглые люди накручивают на головы целые отрезы ткани, чтобы защититься от палящих лучей солнца.

  Чтобы добраться до Суварта ему понадобилось бы несколько месяцев топтать дорожную пыль, а потом еще переплыть Междуземное море... Куда проще казалось дойти до южных городов Ферестре, где тоже никогда не наступала зима. Но Шут грезил Сувартом...

  А наяву его ждали холода и голод.

  С уличными мальчишками Шуту не удалось найти общего языка. Они, точно свора диких собак, чуяли в нем чужака. Притом слабого. Поначалу он пытался прибиться к стайке беспризорников, но, позволив новичку остаться, уличные оборванцы в первую же ночь решили отнять у него то немногое, чем Шут дорожил. Постоять за себя он не мог, однако отдавать свои вещи не пожелал, за что и был крепко бит. Мальчишки полагали, будто пинки и зуботычины помогут разжать крепкие Шутовы пальцы, намертво стиснувшие маленький походный мешок с добром. Но в какой-то момент они отступились, поняв, что пришлый чудак скорее даст забить себя до смерти, чем выпустит узелок из рук.

  Утерев с лица кровь, Шут поднялся и ни слова не обронив, ушел прочь из заброшенных развалин, где обитали беспризорники. Он сразу понял, что если останется в этой маленькой общине, то все тычки и насмешки будут доставаться в первую очередь ему. Шут был уже почти взрослым по меркам уличных мальчишек, поэтому и спрос с него полагался как со взрослого. Но если тебя любой обидеть может - то о чем с тобой толковать?

  Шут умел веселить людей, но быть посмешищем ему не хотелось.

  Он решил выживать самостоятельно и, как только синяки на лице перестали бросаться в глаза, вышел на одну из площадей, чтобы дать представление. У Шута не было ни яркого фургона, который привлекает внимание, ни костюма, ни реквизита. Последние месяцы он пробивался тем, что просто находил место полюдней и показывал все, чему научился - жонглировал, ходил на руках, пел и разыгрывал смешные немые сценки. Люди неплохо кидали ему медяки, но всегда находился кто-нибудь, кого такие выступления не устраивали - городская стража, местные артисты или все те же уличные мальчишки, которые сначала вдоволь насмотрятся на интересные трюки, а потом со свистом выбегают, чтобы отобрать заработанное.

  Опасения его оказались верны и в этот раз. Едва только народ окружил оборванного, но отчаянно-веселого артиста, как откуда ни возьмись явилась пара пестро одетых женщин. Шут без труда узнал в них обычных балаганных гадалок. Женщины молча встали перед ним и посмотрели так, что Шуту ничего не оставалось, кроме как по-быстрому раскланяться, забрать выручку и скорей исчезнуть. Он по опыту знал - если этого не сделать, женщины уйдут и вернутся уже с мужьями... такими как тот Рейма, что выставлял напоказ мальчика-урода и мог без лишних колебаний зашибить любого конкурента.

  Но Шут не сдавался. Он понимал, если отступится от своего - попросту помрет с голоду. Выбирал то одно место, то другое, пытался даже договориться с теми, кто видел в нем соперника. Тщетно... Все его попытки заработать своими умениями оканчивались одинаково - либо синяками, либо грабежом.