Шут (СИ)

  И тогда он стал воровать сам. Крал в чужих садах и таскал еду с прилавков. А что еще оставалось? Хватал, что похуже лежит и бежал во весь дух. Поначалу никто не мог поспеть за шустрым мальчишкой, которого подгоняли голод и отчаяние. Но пустой желудок - плохой помощник: очень скоро привычные ловкость и быстрота реакции начали изменять Шуту, и однажды его все-таки сцапал громила-пекарь. В этом человеке было столько роста и веса, что он мог бы прибить тощего воришку-заморыша одним ударом кулака. Наверное, так и вышло бы, но Шуту повезло - за булочником увязалась его старшая дочка. Стоило только разгневанному папаше занести свой пудовый кулак, как она истошно заголосила. Дескать, не надо батя, потом сами же не рады будете, прибьете ведь, а оно вам надо? Булочник охолонул немного, решив, что и впрямь - не надо. Потом еще объясняться с городскими стражниками, почему это возле его лавки валяется мертвый мальчишка. Словом, этот здоровяк просто взял скалку покрепче, да отходил Шута ею так, что в глазах потемнело. Тот едва уполз с рыночной площади, забился в чей-то сарай окровавленным комком боли. А ночью ударили первые морозы. И подняться с кучи тряпья он уже не смог.

  Шут почти не помнил, что было после. В памяти остался какой-то темно-багровый туман, наполненный безысходностью. Он уже не чувствовал голода, да и на смену холоду пришел жаркий горячечный бред, несущий диковинные видения.

  Когда он вновь сумел вдохнуть без боли и поднять голову, то обнаружил, что находится в незнакомой светлой комнате со множеством кроватей. На них лежали и сидели разные люди - кто с забинтованной головой, кто в пятнах от заживающих ожогов, кто вообще беспамятный, как и он сам еще недавно...

  'Лечебница...' - подумал Шут удивленно. За койку в таком месте надлежало платить, а у него вовсе не было денег... Тем не менее Шут догадался, что провел в этом месте уже не один день. Он обнаружил на себе простую, но добротную теплую рубаху. И постель была чиста. В окно - настоящее застекленное окно! - светило солнце, откуда-то с улицы доносились звуки обеденного молебна.

  Голова у Шута все еще была тяжелая, но соображать он уже мог. Только вот ни одной идеи о том, как ему довелось оказался в этом месте, не возникало.

  Вскоре отворилась дверь, и в комнату вошла пожилая монахиня. Она по очереди обошла всех больных, раздавая им миски с широкого подноса. Запах от них исходил такой, что Шут едва не захлебнулся слюной.

  - Опамятовался, значит, - монахиня приблизилась к нему и, поставив чашку где-то в изголовье кровати, села на соседнюю койку. - Ну и как тебя зовут, дитя?

  - А... Шут, - его звали так много лет, и он не мыслил иного, хотя к тому времени уже знал свое настоящее имя.

  - Шут? Просто Шут?

  - Ну да...

  - Чудное какое прозвище. Ты, что ли, фокусы делать умеешь?

  - Да...

  - Славно, славно... Ну-ка, давай - садись, поешь.

  Она помогла ему подняться, неодобрительно качая головой.

  - До чего худой... Битый весь... Где твои родители, парень?

  Он промолчал. Боль потери еще не утихла. А осознание того, сколь поздно он понял, кто на самом деле был ему родителями, делало ее лишь сильнее.

  Монахиня ласково похлопала Шута по руке,

  - Сирота, значит. Ну, не горюй. Коли заступится Матерь небесная, может, и останешься тут. У нас хорошо. По крайней мере, от голоду и холоду не помрешь.

  - Где это - тут? - все еще не понимал он.

  - При Чертоге. У нас тут лечебница в храме святого Ваария.

  Солнечный Чертог! Дворец короля! Вот куда его занесло...

  - Н-но... Как я тут оказался?! - Шут был изумлен настолько, что едва не лишился дара речи.

  - Да тебя стражники у главных ворот нашли. Говорят, валялся под стеной точно мешок с тряпьем. Они уж думали, ты мертвый, почти засунули в телегу с отбросами. А тут Их Высочество мимо проезжать изволили. Им любопытно стало, с чем это там стража возится. Оне и подошли поближе. Хорошо, что ты в этот момент зашевелился. Наш принц отчего-то решил проявить царственное милосердие и велел снести тебя сюда.

  'Как просто, - думал Шут. - Как неправдоподобно просто. Так не бывает'.

  Но он лежал на чистой постели и его кормили настоящим мясным бульоном.

  Когда он более-менее окреп и выбрался на улицу, там уже вовсю падал снег. Кутаясь в серый монашеский плащ, Шут глазел на оживленную площадь Внутреннего Города. Здесь все было иначе - как будто ярче и больше. И люди казались другими - добрей и интересней.

  - Вот ты значит какой... - пышногрудая мать-настоятельница пристально разглядывала его, постукивая по столу длинной деревянной спицей. Шут стоял перед ней посредь большой комнаты, которая обилием книг на полках весьма напоминала библиотеку, и робко поглядывал из-под неровно отросших волос на суровое лицо управительницы храма. В свое время он досыта хлебнул общения с монахами и не испытывал большого желания вновь стать послушником и носить робу. Если его позвали сюда, чтобы предложить именно это, то дело плохо... Обманывать Шут не хотел, равно как и принимать послушнический обет.

  Но мать-настоятельница вдруг улыбнулась, будто поняла, о чем он думает.