Шведская сказка

Козак кивнул молча, и беззвучно шурша шароварами синими, ползком ушел в траву. Остальные замерли, узловатыми пальцами сжав рукояти сабель. К броску изготовились. Несколько минут томительного ожидания и к костру вышел Журба, ведя с собой монаха православного, тощего и длинного.

Запорожцы оставили сабли, поднялись разом, поклонились:

- Здоровеньки булы, отче!

- И вам паны-козаки, здравствовать – отвечал монах, согнувшись в поклоне, крест деревянный рукой красной отекшей придерживая, другой на посох опираясь

- Сидай с нами, отец, поснидаем – Железняк рукой показал на варево в котле бурлящее. Монах не отказывался. Благословил трапезу по-быстрому.

– Шило!

- Ась?

- Налей чарку горилки отцу странствущему. – Козак кивнул, достал флягу, налил. Сам носом потянул запах знакомый, но заметив, что атаман внимательно наблюдает, хмыкнул и отставил флягу, тщательно закупорив ее.

Сели все в кружок, ложки достали, да уплели за обе щеки весь котел с кулишом наваристым да густым. После воды напились, что в тыквах заместо сосудов хранилась. Поужинав, разлеглись запорожцы, люльки достали, всяк свою, у кого длинная, у кого короткая, табаком из кисетов вышитых набили, от угольков прикурили, дым выпустили. Вечерело.

- Откель путь держишь, отче? – люльку посасывая, спросил Максим.

- Из обители Мотренинской в Переяславль послан игуменом нашим, отцом Мелхиседеком, к владыке тамошнему Гервасию. – отвечал монах, от огня взгляда не отрывая.

- Ого! – воскликнули запорожцы, - и мы туда ж путь держим.

- На богомолье. – Пояснил за всех Железняк.

- Не молиться, братья, время настало! – сверкнув глазами, сказал монах.

- Что так? – пододвинулись к нему козаки, переглянувшись.

- А то не ведаете, что на гетьманской Крайне деется? – внимательно обвел взглядом горящим всю компанию монах.

- А шо? – спросил за всех Железняк.

- А то! Ксендзы с ляхами, да с униатами , православных христиан заместо коней в таратайки свои запрягают. Боем бьют смертным. Мучают безвинно. Храмы наши в аренду жидам отданы, а те вперед деньги гребут, а лишь опосля обедню служить дозволяют. Значки свои поганые на святой пасхе ставят!

- Это как? – запорожцы еще ближе подались к монаху, руки сами взялись за рукояти сабель.

- А так! – гневно выкрикнул монах. – В Варшаве ихней провозгласили было равенство вер. Нашей, истинной греческой, и латинской. Да только шляхта клятая тут же в конфедерацию соединилась. Истребить грозиться всех православных, псам своим скормить. И уже исполнять начали. Стоном стонет земля наша. Кровью исходит.

- А шо, козаков на Украйне не стало? – перебил монаха куренной, злобой наливаясь.

- Есть, да силенок мало. Тех, кто противиться решил – смерти лютой предают. Племянника родного нашего игумена Мельхиседека со товарищами на кол посадили. Самого старца в оковы заковали, да в темнице держат. Обитель Мотренинская ныне разорена и осквернена нечестивыми. Жидовки шьют из риз монашеских юбки себе ныне. Козаки, что в живых остались, с крестьянами вместе, бегут ныне за Днепр, к Переяславлю, за границу русскую. Попрана вера православная, попрана! Горе нам, горе! – опустил голову монах, покачал обреченно.

- Перевешать всю жидову вместе с ляхами, бисово отродье! Перетопить в Днепре! – зашумели запорожцы.

- Да щоб свиньи их зъили! Нешто терпеть это можно? – поднялся могучий Бурляй.

- Ось справим ляхам та жидам поминки по душам христианским! – со свистом вылетел клинок кривой из ножен. Шило хищно ощерился.

- А ну геть! Убери шаблюку, Шило! – прикрикнул атаман, подавив в себе ярость и успокаивая разгорячившихся. Встал на ноги, во весь рост богатырский выпрямился.

- Что не веришь, козак? – блеснул на него взглядом чернец. – Коль на Переяславль идешь, там и спросишь сам у владыки Гервасия. Сказывали грамоту он имеет. От царицы русской. Указ императорский подниматься супротив поляков за веру нашу.

- Указ говоришь царский… - задумался Железняк, мыслями в Сечь перенесся. - Нет, не даст кошевой Калнышевский все войско запорожское поднять. На один только курень свой рассчитывать мог Максим. Сколько их? Сотен пять-шесть набрать можно. И все?

Словно мысли козацкие потаенные читая, вдруг произнес монах:

- Близ рогаток пограничных полным-полно козаков обретается, что бежали от войск конфедерации ляхской. Уговорись с ними и ступай, атаман в Польшу, режь ляхов и жидов, все крестьяне и козаки за тебя будут!

- Утро мудренее! – отвечал Максим, подивившись про себя догадливости монаха. – Всем спать! А вы, - головой мотнул, - Шило с Бурляеем, в сторожу.

Добрались козаки с монахом вместе до Переяславля. Показали там Железняку пергамент с указом царским. Титул золотом прописан, правда печать и подпись подделаны. Но кто об этом атаману поведал? Епископ Гервасий сам сказал:

- Поднимайтесь, козаки! Сама царица волю свою изъявляет в помощь вам.

А тут и игумен Мельхидесек объявился. Бежал таки таинственно из лап польских.

- Ничего и никого не жалейте, козаки! Отмстите за веру нашу поруганную! – вещал игумен на площади, рукой иссушенной знаменье крестное творя.