Шведский эксперимент в демографической политике

Весной 1928 г. Гуннар Мюрдаль прочитал в Стокгольмском университете ряд важных лекций о влиянии политики на развитие классической политэкономии. Позднее они были переработаны и опубликованы в 1929 г. под названием «Политический элемент в развитии экономичской теории»[109]. Эта книга оказала мощное воздействие на новое поколение шведских экономистов, заканчивавших тогда университет. Попытка Мюрдаля увидеть политическое содержание и заблуждения, стоявшие за классической либеральной экономической доктриной, пошатнула сложившиеся догмы и открыла путь к новым экономическим теориям и политическим экспериментам. Трудно переоценить влияние, оказанное этой книгой на все его последующие труды, в том числе на «Kris i befolkningsfragan»[110].

То, что началось как лобовая атака на экономические догмы «старшего поколения» экономистов – от Мальтуса, Рикардо и Милля до Маршалла, Касселя и Кнута Викселля, – постепенно переросло в попытку понять экономические учения как согласованный, растущий корпус теорий, тесно связанный со всей совокупностью современных идей и устремлений. Мюрдаль предостерегал, что большинство современных экономических доктрин не следует воспринимать как плод науки, потому что эти теории сложились в те дни, когда частью экономической мысли еще были телеологическая перспектива и «нормативные задачи». Он постулировал, что политическое умозрение, с пронизывавшее теории экономистов классической школы, с самого начала кристаллизовалось вокруг трех главных центров – вокруг идей ценности, свободы и общественного хозяйства: «Три эти идеи в тех или иных комбинациях дали экономическим учениям их политическое содержание».

В последующих главах Мюрдаль препарировал теории классической политэкономии и продемонстрировал скрытые ценностные предпосылки, социальные допущения и отсутствие научной объективности и логической последовательности. Он критиковал мнения экономистов не в качестве их личных политических убеждений, а только в меру их притязаний на научность. В последней главе он обсуждает вопрос о том, как экономическая теория вновь может стать полезной, не превращаясь при этом в теорию объективной политики. По сути дела, он воскресил концепцию «политической экономии», наметив ее связь с «современной, психологически ориентированной социологией».

Мюрдаль доказывал, что экономисты не должны маскировать нормативные принципы, представляя их в качестве «концепций». Все определения являются инструментами для анализа реальности; все они «инструментальны» и сами по себе не имеют обоснования. Он утверждал, что экономисты должны четко определять свои понятия и использовать их логически корректным образом: «В экономической науке вечная игра в прятки состоит в том, что нормы выдаются за понятия. В силу этого настоятельно необходимо искоренить не только явно сформулированные принципы, но, прежде всего, все оценки, молчаливо предполагаемые базовыми понятиями»[111].

Мюрдаль отметил, что большинство вопросов экономической политики пронизано конфликтом интересов, чем пренебрегали экономисты классической школы, верившие в социальную гармонию. Такого рода конфликты не следует маскировать разговорами об априорных принципах, злоупотребляя при этом научным методом, чтобы их утаить или замаскировать. Он утверждал, что одна из главных задач прикладной экономической науки – анализ и препарирование «сложного взаимодействия интересов», например, в таких вопросах, как цены. Опираясь на свою, идущую от традиции Просвещения веру в будущее, автор обращается к политической борьбе и к институциональному устройству – к «правовому порядку и обычаям, привычкам и договоренностям, которые этот правовой порядок санкционирует или просто терпит», – в рамках которого и происходит эта борьба. Он обнаружил, что возможности выявления экономических интересов серьезно возрастают, если принять возможность институциональных изменений: «Все институциональные факторы, определяющие структуру рынка, вообще говоря, вся система экономики, включая налоговое и социальное законодательство, могут быть изменены, если те, кто заинтересован в изменениях, обладают достаточной политической силой». Он доказывал, что исследование экономических интересов требует трактовать институциональные конструкции как переменные, а потому следует изучить вопрос о том, в какой мере группы были достаточно могущественны, чтобы осуществить эти изменения, и проследить последствия возможных изменений по всей системе цен. Говоря проще, социальная жизнь есть лишенный логики результат решений, принимаемых людьми, и мы в любой момент можем решить, сохранять ее или изменить[112].