– Точно, – подтверждает Паула. – Но кулинария – это не только то, что лежит у нас на тарелке. Знаете, когда-то я встречалась с одним молодым человеком. Его мама была итальянкой, и как-то раз она призналась мне, что все ее подруги часто жалуются, что столько часов торчать на кухне, если готовое блюдо все равно съедается меньше чем за пять минут, – это
Марианна по-прежнему выглядит задумчивой, словно Паула не поняла ее вопроса.
– Но для нее главным была не еда. Эта женщина готовила пищу, потому что сам процесс готовки
Паула улыбается. А Марианна согласно кивает.
Руки Хильды липкие от муки и яичных желтков, когда в кармашке ее джинсовых шорт звякает мобильный. Она перестает месить тесто и оглядывается. Чуть поодаль за своим рабочим столом трудятся Расмус и Карина. У Карины все лицо перепачкано в муке, и она явно злится на маленькую любопытную птичку, которая скачет рядом по траве, выискивая, чем бы поживиться. Расмус смотрит в сторону Хильды. Их взгляды встречаются, и он слегка улыбается.
Хильда отворачивается и снова сосредотачивается на тесте.
И вот, пока ее напарник по кулинарным курсам Данте полностью поглощен приготовлением чрезвычайного липкого теста для пасты, Хильда торопливо достает телефон из кармана. И плевать, если он запачкается в муке. Любопытство куда сильнее.
Привет, курочка. Я по тебе соскучился. Моя постель пуста и холодна. Сколько ты еще будешь в отъезде? Я уже изнемогаю!
Хильда каменеет. Курочка. Только один человек на свете способен назвать ее этим ужасным словом, которое заставляет Хильду чувствовать себя курицей-несушкой. Она быстро набирает ответ:
Я тебя умоляю, Пекка. У тебя есть жена, вот о ней и думай. А у меня отпуск. Мы поговорим, когда я вернусь.
Мысли о жене Пекки, Ивонне, мучают Хильду и часто не дают ей спать по ночам. Потому что Хильда знает – то, чем они с Пеккой занимаются, неправильно. Наверное, здесь все же больше вина Пекки, но и ее есть тоже. Хильда делает то, чего делать не должна. И что в итоге может причинить боль совершенно чужому человеку. Она знает, как выглядит Ивонна, видела ее фотографию на ночном столике Пекки. У нее узкое, костлявое лицо, да и сама она чем-то смахивает на кошку голой породы. Из тех женщин, что заказывают в ресторане только салат, а потом жалуются, что там был майонез. Но пусть Ивонна будет хоть тысячу раз голой кошкой, ненавидящей майонез, Хильда играет с ее голокошачьей жизнью и вполне отдает себе в этом отчет. И ненавидит себя за это.
Телефон бренчит снова.
Прости. Я помню наш уговор не слать сообщения, но мои чувства слишком сильны! Я скучаю по тебе. Видел в соцсетях, что ты в Орегрунде. А я думал, ты собираешься в Тоскану?
Хильда быстро запихивает обратно в карман перепачканный в муке мобильник. Отвечать ей неохота. Чертов интернет. Чертов Пекка. Везде ее достанет. Значит, он заходит на ее страницу и смотрит, какие снимки она там выкладывает? Вот черт.
Обычно Хильде нравятся их фотографии, да и как-то неудобно испытывать к ним неприязнь. Но читая подобные строки, она всегда закатывает глаза. Почему так получается, что все родители думают, что их дети первые, кто научился ходить? И потом эти имена – Ингрид, Торкиль, Сикстен. Что за мода поколения восьмидесятых – называть детей в честь героев фильма «Эмигранты»? [13]