Шведское солнце и пармезан

Ему не хочется так думать. Это слишком жутко. И больно. Он хочет сохранить свое местечко на синем говардском диване в доме в Норртелье. Чтобы и дальше лежать на нем и смотреть про сестер Кардашьян или «Малу после десяти», и чтобы все вокруг дышало таким же уютом и спокойствием, как и раньше. Иначе это будет… катастрофа.

Ни Расмус, ни Карина не знают, где сейчас Андерс с Юлией. Когда они вчера ночью покидали сад, Андерс сказал, что они переночуют где-нибудь в другом месте. За утро Карина несколько раз звонила ему, но он не брал трубку.

– Ну как? – спрашивает Расмус.

Но Карина молчит и продолжает дальше терзать хлеб – теперь она режет его на кусочки вместо ломтиков.

– Сестричка?

Нет ответа.

Расмус кусает нижнюю губу, глядя на порезанные томаты на разделочной доске.

Последний день. Наконец-то.

Пусть даже эта неделя стала чем-то вроде передышки после унылого существования, которое он влачил последние два года, он все равно скучает по дому. Хватит с него трагедий. Хватит с него еды, вина и душных ночей. Он просто хочет домой.

– Какие же вы все молодцы! – говорит Паула, прохаживаясь между рабочими столами. – Все выглядит просто потрясающе. Какой у нас замечательный прощальный обед получается!

В ее голосе сквозит легкая истерика, словно она старается изо всех сил казаться радостной. «Может, она тоже соскучилась по дому?» – думает Расмус. Ему нравится Паула, вот только ее улыбка кажется ему временами… ненатуральной.

– У вас есть еще базилик? – спрашивает Пия.

– Э… кто-нибудь может одолжить Пии базилика?

Все качают головами. Расмус сам только что оборвал весь базилик в своем горшочке и смешал его с томатами.

– Но ведь каждый получил по горшочку, – замечает Паула. – Разве вы не получили, Пия?

– Он был слишком маленьким, – отвечает Пия.

Даже Пия выглядит куда более усталой, чем раньше. Наверное, ей было трудно уснуть после всей этой ночной шумихи в саду.

– На кухне должны быть еще. Однако я вижу, вы как-то странно нарезали свой хлеб.

– Она сегодня не выспалась, – говорит Марианна и хлопает свою подругу по плечу.

– Понимаю, – кивает Паула. – Я помогу вам. Может кто-нибудь сбегать на кухню и принести оттуда еще один горшочек с базиликом?

Тишина. Только птицы щебечут. Но среди них нет ни одной, кому по силам слетать и притащить в своем клювике горшочек с базиликом.

– Я схожу, – наконец со вздохом произносит Карина.

Расмус смотрит, как его сестра, ссутулившись, плетется к дверям пансионата, словно все тревоги и тягости мира разом легли на ее загорелые плечи.

Глава 49 Карина

На ресторанной кухне всегда пахнет по-особому. Чуть-чуть отбросами, чуть-чуть мылом и немного компостом. Так оно и должно быть, думает Карина. Здесь должен постоянно стоять дым коромыслом и хорошенько прибраться, скорее всего, просто времени не хватает.

Карина скучает по своей вилле в Норртелье. Скучает по своей чистенькой уютной кухне, отделанной по последнему слову моды. Скучает по красивым окнам с видом на улицу, по кафельным плиткам, доставленным из Марракеша, по KitchenAid (ее первая, по-настоящему дорогостоящая техника для кухни, которую она приобрела в девяностые годы). Скучает по обоям «Cole&Son» и по жужжанию посудомоечной машины, скучает по журчанию кухонного радио и даже крошкам, которые никто никогда не убирает за собой со стола после завтрака.

Смогу ли я вернуться домой теперь? Примут ли меня обратно?

От этой мысли скручивает живот – гораздо больнее, чем когда ей вырезали аппендицит тридцать лет назад.

Но нет. Она не должна сейчас так думать. Надо верить в лучшее. Ведь она никому не изменяла. По-настоящему, как в тех фильмах, где занимаются сексом, стоя в каком-нибудь переулке под дождем. Ведь это был всего лишь чертов невинный поцелуй. Случайно вышло. Они просто сидели, болтали и слишком долго смотрели друг на друга в том чертовом гамаке, который теперь Карина мечтает сжечь. Все потому, что она слишком много выпила. Теперь она больше никогда не будет пить вино. И смотреть на других мужчин тоже. Даже разговаривать с ними не станет. Ей бы только снова оказаться в объятиях Андерса и провести в них всю оставшуюся жизнь с Юлией рядышком.

Ты должен простить меня, думает Карина. И даже не просто думает, а произносит это вслух, стоя в одиночестве на кухне пансионата.

– Ты должен, должен, должен простить меня, Андерс!

И тут ее взгляд падет на горшочки с базиликом на окне. Она подходит, берет один и только собирается повернуться и покинуть кухню, как внезапно на подоконнике раздается жужжание. Шмель, что ли? Нет, мобильный телефон. Карина прекрасно знает, что это неприлично смотреть на экраны чужих телефонов и уж подавно нехорошо читать чужие сообщения.

Но все равно не может удержаться.

Она берет телефон и читает то, что написано на экране.

И тут же понимает, чей это телефон.

Паулы.