Шведское солнце и пармезан

Почему она сказала, что пансионат в Тоскане сгорел, когда на самом деле это не так? Почему туристическая группа вместо Италии оказалась здесь, в Орегрунде? Зачем Паула так сделала? Она же должна была понимать, что половина туристов сразу отсеется. Что она потеряет и деньги, и свою репутацию? И все же она пошла на этот шаг. Соврала – и вместе с группой отправилась в Руслаген вместо Тосканы.

Зачем?

Хильда делает глоток ледяного пива, пытаясь охладить тревогу внутри.

Обед, которым они занимались, когда произошло столь неожиданное открытие, оказался готов только наполовину. Они быстро и в тишине его съели, после чего группа распалась. Пия и Марианна, обнявшись со всеми на прощание, сели в первый же автобус до Стокгольма и укатили. Они обе устали и вполне справедливо посчитали, что без Паулы никакого заключительного ужина не получится. Расмус кинулся успокаивать сестру, которая по-прежнему пребывала в легкой истерике. Интересно, думает Хильда, муж и ребенок Карины все еще здесь, в Орегрунде? Оказаться застуканной своей семьей в компании с парнем-иностранцем. Боже, как стыдно. Хильда бы никогда…

Но она тут же себя одергивает. Не суди других – сама не будешь судима, всегда говорила ей бабушка. Учитывая, что Хильда сама провела много ночей в постели женатого мужчины кого-либо осуждать ей вообще не с руки. Она делает еще один глоток пива, после чего макает жареную картофелину в соус и отправляет ее в рот.

И что теперь?

И Хильда понимает, что она не имеет об этом ни малейшего понятия.

Последние полгода она ждала эту неделю как манну небесную. Совсем скоро я отправлюсь на кулинарные курсы в Италию! Мысль об этом грела ее и давала силы влачить дальше свою обыденную жизнь, просыпаться каждое утро и идти на работу, каждый вечер принимать душ и ложиться спать, в предвкушении нового дня. Курсы были для нее обещанием чего-то нового. Чего-то обнадеживающего, захватывающего, судьбоносного.

А теперь все закончилось. Все позади. Больше никакой итальянской кулинарии, никаких теплых вечеров у моря на нагретых солнцем скалах.

Больше никакого Расмуса.

Хильда закрывает глаза и вздыхает. Глупая мысль. Они едва знакомы друг с другом. Встречались только несколько дней. И ночей. И, кроме того, он не готов к новым отношениям. Он сам ей это сказал. Немногие сумели бы справиться с тем, что пришлось пережить ему. И все же это странно. Неужели они больше никогда… не увидятся? Никогда-никогда?

Хильда еще крепче зажмуривает глаза, дующий с моря бриз овевает прохладой ее пылающие щеки. Как же хочется, чтобы этот вечер никогда не заканчивался. Чтобы она осталась здесь навсегда. Я больше не хочу возвращаться домой.

Но стоит ей открыть глаза, как она высоко подпрыгивает. Ее колени стукаются о столик, и от внезапного толчка проливается пиво.

На стул напротив нее грузно опускается мужчина.

Хильда не может поверить своим глазам.

– Что… Пекка?

Красные опухшие щеки. Редкие, влажные от пота волосы, словно он мчался сюда на всех парах. Всю дорогу от самого Стокгольма?

Он улыбается ей:

– Собственной персоной.

– Но… что… как… почему?

– Я соскучился по тебе. Я же тебе писал.

– Но я же сказала, что я в отпуске. А ты мой шеф.

– Я больше, чем просто шеф, Хильда.

Она судорожно сглатывает. И натыкается на его пристальный взгляд.

– А кто же?

– Я твой, черт возьми!

Хильда не отвечает. В голове мелькают воспоминания. Она и Пекка в его постели. Наверное, это было не так романтично, как изображают в кино и книгах, но все же это были приятные ночи, и ей нравилось засыпать рядом с его большим, как у медведя, телом. Нравилось слушать его тяжелое сопение.

– Ты – мой?

– Да. А разве нет?

– У тебя жена, Пекка. И ты почти на двадцать лет старше меня.

– Моя жена попросила о разводе.

Глаза Хильды становятся размером с мячики для гольфа.

– Чего?!?

– Да. Она сделала это вчера, перед трансляцией народного хора из Скансена по телевизору. С пригоршней сырных палочек во рту. Это конец, Пекка. Вот что она сказала! Представляешь? Я теперь свободен. Свободен, точно птица!

Не найдя, что ответить, Хильда делает большой глоток пива. Просто огромный.

– И… что это означает? – осторожно спрашивает она.

– Это означает, что мы теперь можем в открытую встречаться друг с другом. Не испытывая чувства вины!

Хильда заходится в кашле. Что-то она сомневается, чтобы Пекку когда-либо терзало чувство вины. И все же есть что-то такое в его счастливой физиономии, от чего ей становится тепло на душе. Он протягивает к ней руку. И когда касается ее пальцев, образ темной пустой квартиры, что ждет Хильду в Норртелье, тает. Здесь, напротив нее, сидит тот, кто хочет разделить с ней постель. И саму жизнь. Разве это так ужасно?

– Ну, что скажешь?

Пекка улыбается, и Хильда видит порцию жевательного табака у него во рту.

Хильда улыбается в ответ.

– Я скажу, что мы должны обязательно отправиться на танцпол. Сегодня вечером играет данс-бэнд.

* * *