Швея из Парижа

В архиве обнаружились пара фотографий и вырезка из «Вог» с портретом Эстеллы, до того юной и прекрасной, что Фабьен покачала головой. Не верится, что бабушка действительно умерла. На одной из фотографий была изображена группа людей: Джейни – несравненная Джейни, некогда научившая Фабьен держать спину прямо, – и Сэм, добрый и любящий дедушка.

Дедушка… Фабьен опять вспомнила свидетельство о рождении, где родителями ее отца были записаны незнакомые мужчина и женщина, и свидетельство о браке, фактически подтверждавшее, что папа не мог являться сыном Сэма и Эстеллы. Фабьен прикрыла глаза, словно опуская занавес над причинявшими боль мыслями.

Когда она снова открыла глаза, взгляд упал на строку в статье из «Вог»: «Первый модный показ «Стелла Дизайн» в доме Лены Тоу в Грамерси-парке». Фабьен поднесла листок ближе к лицу. Неужели она, утомленная перелетом, сразу ударилась в работу и теперь видит галлюцинации? Однако, хотя копия и плохого качества, имя «Лена Тоу» читается вполне разборчиво, да и часть стены на заднем плане с висящей над камином картиной Фриды Кало легко узнаваема. Это дом Эстеллы, нет никаких сомнений. Почему же в статье утверждается, что он принадлежал Лене Тоу, женщине, имя которой вписано в свидетельство о рождении отца Фабьен?

Фабьен затолкала бумаги обратно в коробку и схватилась за телефон. Она вбила в строку поиска «Лена Тоу», как и несколько месяцев назад, и снова поисковик выдал какие-то бессмысленные результаты. Тогда она зашла на сайт Нью-Йоркской публичной библиотеки и открыла коллекцию оцифрованных изображений. На этот раз по запросу «Лена Тоу» нашлись две фотографии, очевидно снятые на вечеринках. На обеих была изображена Эстелла, вот только в заголовках стояло совершенно другое имя. На втором снимке, со страниц светской хроники «Нью-Йорк таймс» за 1940 год, Лена – или Эстелла? – танцевала с мужчиной. Заголовок гласил: «Лена Тоу и Алекс Монтроуз».

Так, значит, они реальны – люди, от которых теперь остались одни лишь имена.

* * *

После такого шокирующего открытия осталось только нырнуть с головой в работу. Фабьен была слишком взбудоражена, чтобы сосредоточиться на проблемах «Стеллы», и потому достала платье, которое начала шить для Мелиссы, открыла знаменитую бабушкину коробку для швейных принадлежностей и уселась за швейную машинку – ту самую, которую Эстелла привезла из Парижа в 1940 году. Машинка стояла на особом месте в кабинете Эстеллы и работала, как всегда, безупречно. В последующие два часа Фабьен раскраивала ткань и шила, не занимаясь ничем другим. Разумеется, требовалось отточить навыки закройщицы, однако она была уверена, что справится с задачей.

Закончив работу, Фабьен улыбнулась. Платье вышло что надо, да к тому же помогло отвлечься. Она отложила его в сторону и принялась делать новые наброски, на которые ее вдохновили эскизы с первого модного показа Эстеллы. В шесть вечера, удовлетворенная тем, что начало новой коллекции положено, Фабьен упаковала платье для Мелиссы и взяла такси до Верхнего Вест-Сайда.

Уилл открыл дверь. В помятой белой футболке, джинсах и босиком, он выглядел еще хуже, чем ожидала Фабьен. Он несколько дней не брился, а под глазами от усталости проступили синяки.

– Заходи. – Он раскинул руки.

Фабьен с радостью шагнула навстречу его объятиям и ощутила, как Уилл судорожно втянул в себя воздух, отчаянно стараясь контролировать эмоции.

– Я скучала, – прошептала она ему в плечо.

– Я тоже, – жарко выдохнул он.

Они постояли какое-то время, поддерживая друг друга. Наконец Уилл отпустил Фабьен и сказал:

– В прошлый раз я обещал провести с тобой несколько дней в одном городе, и никаких такси и никаких поводов для печали. И уже не сдержал обещание.

– Два пункта из трех – лучше, чем ни одного. Идем к Мелиссе?

Уилл провел ее в комнату сестры. И хотя Фабьен велела себе не реагировать, это оказалось практически невыполнимо. Мелисса лежала сморщенная и исхудавшая; тело усохло так, будто душа его уже покинула, оставив лишь физическую оболочку. Фабьен бросились в глаза ее вытянутые поверх одеяла руки, предательски синие. Это значило, что кровь не желала больше циркулировать по венам. Мамина профессия подсказывала – смерть не за горами.

Веки Мелиссы приподнялись. Ей потребовалось некоторое время, чтобы вырваться из полузабытья, понять, где она находится и кто стоит рядом. Фабьен с болью в сердце заметила, как глаза Мелиссы наполнило осознание того, что она все еще жива; наверное, это случалось всякий раз, когда больная просыпалась.

Фабьен поцеловала подругу в обе щеки и заключила ее в объятия.

– Я принесла тебе кое-что. – Она в исступлении уставилась в точку на стене за плечом Мелиссы, чтобы удержаться от слез. – Ты говорила, что устала от ночных рубашек, так что… – Фабьен протянула ей сверток.

– Что это? – Голос Мелиссы, как всегда, был возбужден.

– Разверни.

Уилл присел по другую сторону постели и смотрел на сестру, такой несчастный, что Фабьен захотелось положить его голову себе на колени и гладить по волосам, чтобы утешить, хотя он явно находился уже по ту сторону надежды.