Швея из Парижа

21 апреля 1943 года

Моя милая, милая Эстелла!

Мне сообщили, что у тебя все хорошо. Алекс, тот самый мужчина, который гарантировал, что ты получишь мое письмо, рассказал: ты влюблена, и у тебя есть ребенок. Однако по лицу Алекса видно – он и сам тебя любит.

Надеюсь, ты оттолкнула его не из-за меня, хотя подозреваю, что именно так и случилось. Мне кое-что известно об Алексе; он сделал все, чтобы уберечь меня во время войны, дать мне возможность по мере своих сил помогать французскому народу, так же как помогает он сам, внося намного больший вклад.

Знаю, ты познакомилась с Леной. Лена… Когда я думаю о ней, мне хочется умереть. Вот только это был бы больший эгоизм с моей стороны. Мне пришлось выбирать одну из вас, и кто знает теперь, верным или неверным оказался мой выбор? Сейчас я объясню тебе все, как сумею.

Впервые я увидела Гарри Тоу в декабре 1916 года. Зима выдалась холодной и суровой. Мне было четырнадцать лет; я выросла в монастыре и ничего не знала о жизни. Гарри очаровал настоятельницу, дал ей денег и попросил разрешения увидеться со мной, назвавшись старинным другом семьи Эвелин Несбит. Настоятельница, не знавшая, кто он на самом деле, и уверенная в его добропорядочности, позволила встретиться со мной несколько раз в течение недели в общей комнате монастыря. Мы пили чай. Гарри подарил мне бриллиантовое кольцо и браслет с бриллиантом. По сути, он был первым мужчиной, с которым я познакомилась. Он задался целью приручить меня. И я попала под его чары, поскольку не имела эталона, мне не с кем было его сравнить.

В последний свой визит Гарри уговорил меня уйти с ним на целый день. Я почти совсем не знала Парижа, а он выразил готовность показать мне город. Я пришла в восторг от одной мысли, что увижу все памятники.

Сначала он был очень внимателен, отвез меня к Эйфелевой башне и к Триумфальной арке. Мы остановились у съемочной будки, сфотографировались, а затем отправились обедать. Он заказал мне бокал бренди, затем второй. Затем еще и еще. Я опьянела и почувствовала себя плохо. Гарри привел меня в дом на рю де Севинье, в любовное гнездышко Джона и Эвелин, зная, что уже четырнадцать лет там никто не живет. Велел лечь в постель. Думаю, не нужно рассказывать, что произошло дальше.

Когда я проснулась, уже наступил вечер. Гарри ушел. Мне пришлось самой искать обратную дорогу. Вернувшись в монастырь, я вспомнила, что говорил Гарри каждый раз, когда посещал меня. Будто бы Эвелин должна ему что-то. И я поняла, что стала расплатой.

Через несколько месяцев я обнаружила еще кое-что: помимо стыда, случившееся имело и другие последствия. Настоятельница заметила, что я давно не стираю прокладки, и я созналась. Нет, не в изнасиловании. Лишь в том, что совершила ошибку с Гарри. Ни одна монахиня даже представить не в силах, что кто-то может быть настолько порочным.

Настоятельница написала семье Тоу и заявила, что они несут ответственность за действия Гарри. Мать Гарри ответила, что они возьмут ребенка в семью. Они также готовы были оплатить мне дорогу в Нью-Йорк, роды, проживание и возвращение во Францию в обмен на обещание никогда не предавать огласке случившееся. Она обещала – и это была единственная причина, по которой я дала согласие, – что ребенка оградят от Гарри. Я понятия не имела, что душевную болезнь Гарри унаследовал от матери, и полагала, добрая женщина решила помочь девушке, которую обесчестил ее сын. Если бы я знала о ней все, знала, что однажды она отдаст ребенка Гарри, я никогда бы не согласилась. Я думала, дитя вырастет в достатке, будет иметь все, что я, незамужняя пятнадцатилетняя мать, не могла ему дать. Я считала, это лучший выход.

Как тебе известно, миссис Тоу не сдержала своего обещания. Ребенок был ей нужен, чтобы не допустить шантажа – я не знала, но Гарри после возвращения в Нью-Йорк похитил мальчика, очевидно, его демон ярости не насытился играми со мной. Матери Гарри пришлось несколько месяцев мириться с тем, что ее имя полощут в прессе. Она не хотела, чтобы я, дочь Эвелин Несбит, бывшей жены Гарри, предъявила обвинения в изнасиловании – несомненно, газеты ухватятся за лакомый кусок, а это поставит под удар шансы снова подать прошение о признании Гарри невменяемым и позволить ему избежать тюремного заключения за похищение мальчика.

Настоятельница отправилась в Нью-Йорк вместе со мной; она чувствовала себя главной виновницей, так как сама отдала меня в руки Гарри. И она удивилась не меньше меня, когда я произвела на свет двух девочек. К тому времени она познакомилась с матерью Гарри – я с миссис Тоу не встречалась – и, видимо, начала в ней сомневаться. Не настолько сильно, чтобы понять – оставлять ей ребенка опасно, однако достаточно, чтобы не позволить семье Тоу узнать о существовании второй девочки. Настоятельница также подсуетилась и оформила тебе свидетельство о рождении; она говорила, что американское гражданство когда-нибудь может пригодиться.

Мы не могли оставить себе и тебя, и Лену. Ребенок был обещан матери Гарри, которая собиралась представить его в высшем свете как символ своего исключительного милосердия – всем было сказано, что в трудную минуту она великодушно пришла на помощь дальней родственнице, несчастной падшей женщине. Удочерение могло разом восстановить репутацию семьи, запятнанную поведением Гарри, а следовательно, партнеры по бизнесу не разорвут отношения с Тоу, компании сохранят рентабельность, нажитое ранее состояние будет сохранено. Миссис Тоу не дала бы нам с настоятельницей покинуть Манхэттен, не отказавшись от ребенка. Лишь намного позже обнаружилось, что она передала Лену Гарри.

Лена провела со мной недолгое время. Я уложила вас обеих в кроватку и сделала карандашный рисунок, чтобы сохранить хоть что-то на память о ней. Я не в силах была выбрать, какую из малышек оставить, а какую взять с собой – да и какая мать решилась бы на такой выбор? Его сделала за меня настоятельница. Я так рада, что ты у меня есть, Эстелла. И не проходит дня, чтобы мне не хотелось видеть рядом и Лену.

Когда мы вернулись в Париж, я распрощалась с настоятельницей, сказав ей, что найду работу и буду заботиться о дочке. Эвелин Несбит кое-что передала в монастырь после моего рождения; настоятельница вручила мне свернутый в рулон холст – портрет Эвелин и Джона – и документы на дом, купленный Эвелин на рю де Севинье, дом, в котором она жила с Джоном и которым я не хотела пользоваться, потому что все в нем напоминало о Гарри Тоу.

Вот и вся моя история. Ты хозяйка своей судьбы, Эстелла. Если ты позволишь обстоятельствам своего рождения помешать тебе быть такой, какая ты есть, значит, Гарри снова победил. А я не смогу жить с этим грузом. Будь мужественной. Люби всей душой и всем сердцем. Будь той, которую я всегда видела в мечтах.