Швея из Парижа

Фабьен поняла, что он недоговорил. Я не могу удариться в запой по примеру отца, но как иначе унять боль?

И она поднялась наверх, нашла комнату Уилла и взяла с кровати подушку. Подушка так сильно пахла Уиллом после бритья, что Фабьен хотелось уткнуться в нее носом. Она спустилась вниз, положила подушку на диван и ласково проговорила:

– Ложись.

Она нашла легкое одеяло и заботливо подоткнула его. Тем временем Уилл уже спал. Фабьен достала из своего кармана ключ, написала адрес дома на рю де Севинье и добавила, что бабушка всегда говорила: «Париж – лучшее место, чтобы лечить раны». И еще она приказывает Уиллу ехать в Париж и остановиться в доме. Побыть там некоторое время. Прийти в себя. Фабьен будет ужасно не хватать Уилла, однако самое лучшее для него сейчас – побродить по Парижу, окружив себя воспоминаниями о Мелиссе.

Затем она поцеловала его в щеку, прошептала: «Сладких снов», и удалилась.

* * *

Как-то слишком быстро оказалось, что до выхода весенне-летней коллекции 2016 года всего пара недель. Фабьен читала газеты за утренним кофе и улыбалась. Днем раньше Уилл вернулся из Парижа. Почти каждый день они разговаривали по телефону, и, судя по голосу, он начинал понемногу становиться собой. Даже заявил, что Париж его вдохновил и новая коллекция Тиффани готова практически в полном объеме.

Внимание Фабьен привлек один заголовок, и улыбка исчезла с ее лица.

Внучка матриарха попала под пресс.

Она принялась читать дальше. Ну разумеется, упомянутый матриарх – это Эстелла, а внучка – не кто иной, как сама Фабьен.

Обиженная сотрудница, которую Фабьен уволила несколько дней назад за то, что та унесла домой один из образцов и явилась в нем на вечеринку, таким образом рассекретив перед всем миром дизайн новой коллекции еще до выпуска на подиум, решила сочинить небольшую историю и продать ее газетчикам. А уж те не удержались от сарказма.

Мир моды помнит, какой фурор наделала единственная коллекция Ксандера Биссетта для компании «Стелла Дизайн». Ее сочли верным знаком предстоящей смены караула. Однако восторги оказались недолговечны: Ксандер, послушавшись зова сердца, отправился к антиподам, и больше о нем не слышали. Конечно, Фабьен Биссетт – его дочь, однако нужно еще проверить, унаследовала ли новая владелица компании какие-либо достойные внимания профессиональные навыки отца и бабушки, или все, на что она способна, – это плестись в хвосте модной индустрии благодаря своему имени.

Фабьен перевернула страницу.

Оттуда ей улыбался Уилл. Она прочла статью о его возвращении к работе после траура по сестре, о созданной в Париже новой долгожданной коллекции, которая будет торжественно представлена в каталоге Тиффани через две недели. Журналист восторженно писал о том, что Уилл Огилви заставил и без того успешный бренд Тиффани сиять новыми красками, и выражал уверенность, что новая коллекция упрочит его репутацию как одного из величайших в мире дизайнеров ювелирных изделий.

«Один из величайших в мире дизайнеров ювелирных изделий» против «все, на что она способна, – это плестись в хвосте модной индустрии благодаря своему имени.

Фабьен была безумно рада за Уилла. Однако почему-то кофе показался ей слишком крепким. Она ненавидела себя, однако ревновала Уилла к его славе и стыдилась, что о ней ничего подобного не пишут. А это значит лишь одно: в ближайший месяц придется работать упорнее, чем до сих пор. Некогда отвлекаться на что-либо другое. Все должно быть идеально.

Зазвонил телефон. Фабьен ответила и лишь потом сообразила, что это Уилл.

– Привет! – Голос звучал почти как в прежние времена. – Так давно тебя не видел… Сходим куда-нибудь вечером?

Первой мыслью было ответить «да». Однако вырвалось совершенно другое:

– Не могу. Слишком много работы навалилось.

После некоторой паузы Уилл произнес:

– Как я догадался, ты видела сегодняшние газеты.

– Да.

– Ты никогда и ни у кого не плелась в хвосте.

– Я должна проявить себя, Уилл. Чтобы каждый тоже в меня поверил. Я не могу подвести Эстеллу. Просто не могу.

Он вновь замолчал. Фабьен надеялась и молилась – боже, пусть он поймет! И повторила еще раз:

– Мне нужно время, чтобы сосредоточиться только на коллекции.