Швея из Парижа

– Я бы не хотела, чтобы вы трогали мою работу, – деревянным голосом проговорила Эстелла.

Он схватил другой эскиз, затем третий. Ужас сковал внутренности Эстеллы – сильнее, чем посреди океана под прицелом немецких торпед. Тогда она, по крайней мере, знала, кто враг и каких последствий можно ожидать. А сейчас не знала ничего: ни намерений этого мужчины, ни того, на что он способен.

– Пожалуйста, верните их мне. – Эстелла протянула руку, стараясь сохранять нейтральный тон и не желая показывать, насколько она опасается, что он порвет ее эскизы, или подойдет еще ближе, или еще что-нибудь скажет своим визгливым голосом – голосом истеричного ребенка, не знающего границ.

– А ты с гонором. Кое-чем похожа на мою подопечную.

Его подопечную. Кровь отхлынула от конечностей и понеслась к сердцу и легким, которые больше всего в ней нуждались, для того чтобы пережить этот разговор.

– Вы – Гарри Тоу.

В ответ он выдал улыбку – две трети безумия, одна треть жестокости.

– Да.

Эстелла проклинала себя за то, что все это время, задаваясь вопросом, кто такая Лена и кем она ей приходится, старательно избегала проблему более серьезную и даже не подумала разузнать о Гарри Тоу. Его предрасположенность к убийству и насилию распространялась только на жену и ее любовников, или Гарри без разницы, в кого стрелять и кого мучить?

Ей отчаянно захотелось выскочить из комнаты, броситься вниз по лестнице и оказаться на улице, чтобы крикнуть: «На помощь!» Вместо этого Эстелла ждала, не отрывая глаз от своих эскизов и от рук сжимавшего их мужчины, стараясь силой внушения заставить его положить работы на место, уйти и никогда не возвращаться.

– Я полагала, вы живете в Вирджинии, – сказала она с легкой дрожью в голосе.

– До меня дошли слухи, что на Манхэттене происходит кое-что достойное внимания. – Он опустил эскизы на стол. – А где же наша очаровательная Лена?

– Уехала.

– Куда?

– Я не знаю.

– Она и тебе не доверяет своих тайн?

Он зажег сигарету. Эстелла вдохнула дым и догадалась, что это не табак.

– А может, ты и есть тайна? – продолжил он. – Точно. Как иначе объяснить твое существование?

– У меня очень много дел. – Эстелла заставила себя говорить вежливо, не желая разозлить Гарри. – Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Не знаю. – Он выпустил в воздух очередную порцию едкого сладковатого дыма. – Однако теперь я увидел тебя своими глазами. И рано или поздно дам знать, чем ты сможешь мне помочь.

Гарри развернулся и не спеша вышел наружу.

– Боже мой! – выдохнула Эстелла, услышав, как захлопнулась парадная дверь. Она не могла пошевелиться; ноги онемели, руки дрожали. Прижав ладони к столу, она накрыла ими свои эскизы, словно это было единственное, что требовалось сохранить. Она только что пережила самую серьезную и самую страшную в своей жизни опасность.

Эстелла тяжело опустилась на стул. Из слов Гарри «Так, значит, вас и правда две» следовало, что для него является сюрпризом ее существование, что он ничего не знал, пока кто-то не сообщил, что у Лены есть двойник. И он пришел убедиться в этом лично. Наверное, слухи пошли после встречи с Элизабет Хоус и вечеров в Café Society.

Где, черт возьми, сейчас Лена? А Алекс? Единственные люди, которых можно расспросить о Гарри Тоу.

Эстелла поплелась в кухню и по пути заперла парадную дверь на засов. Сварила себе кофе. Затем полчаса сидела молча и не двигалась, ожидая, пока кофеин разнесется по венам и дыхание успокоится. «Забудь о Гарри Тоу, – приказала она себе. – И тогда, возможно, он тоже о тебе забудет».

* * *

Весь следующий месяц прошел в исследованиях. Эстелла наблюдала за женщинами, которые выходили из трамвая, бежали за автобусом, обедали в кафе; наблюдала за собой, когда наклонялась измерить длину подола, когда подолгу сидела за швейной машиной – своим аналогом пишущей машинки, – а всякий раз, когда Джейни вытаскивала их с Сэмом куда-нибудь развлечься, подмечала, что носят в барах и клубах.

Она начала понимать, чем эстетика американских женщин отличается от эстетики француженок. Никаких оборок, по которым сходят с ума в Париже. Американки предпочитают простой покрой, когда привлекательность модели определяется фактурой ткани и тем, как платье выглядит в движении. Им не нравится одежда, перегруженная отделкой и другими лишними деталями. Именно так было пошито золотое платье Эстеллы; в свое время она не сообразила, насколько необычно оно для Парижа.

Эстелла рисовала, стирала, отбрасывала в сторону, перерисовывала, вновь стирала, раскрашивала акварелью, комкала бумагу, вновь рисовала и раскрашивала. Она шила, примеряла на Джейни, просила подругу прислать в Грамерси-парк других манекенщиц и платила им из своего заработка в «Студии Андре». Девушки приходили в восторг, вселяя надежду, что и другим модели понравятся. Эстелла игнорировала множество более серьезных проблем – что-что, а это она умела. Например, отсутствие работников, пошивочного цеха, промышленного оборудования, необходимого для выполнения заказов в большом количестве. Она рассудила, что займется этим после показа, если найдутся покупатели.