Швейная машинка

Джин чувствовала, что должна извиниться, но не могла найти нужных слов. Бригадир посмотрел на застекленный кабинет начальника.

— Он ушел на собрание. — Вся его уверенность куда-то делась, и он почти прошептал: — Я бы тоже…

Ей стало его жалко:

— Это тяжело.

— Я не могу. Я просто не могу, жена никогда мне не простит.

Джин понимала его состояние. Не было смысла причинять боль этому человеку, полному забот и дум о семье.

— Скоро все закончится. Они вернутся — ну то есть мы вернемся — через день-другой.

Она сняла с вешалки пальто и шарф, окинула взглядом длинное помещение с единственным оставшимся работником, который казался совсем потерянным, и поспешила вниз по лестнице — каждый пролет приближал ее к Дональду.

Он, конечно, ее ждал. Джин замотала шею от ветра синим шерстяным шарфом, вышла из здания с высоко поднятой головой и потребовала у Дональда рассказать ей обо всех текущих планах профсоюза.

Самая удивительная новость состояла в том, что готовился марш — с духовым оркестром и огромными плакатами. Такое событие невозможно будет не заметить. Когда они дошли до ее улицы, в животе у Джин появилось знакомое неприятное ощущение, но она нашла в себе силы проигнорировать его. Ей не очень-то хотелось идти домой, но это было необходимо. Дональд собирался на важное собрание в Глазго, да и не стоило ждать, что он всегда будет рядом и все станет делать за нее.

Попрощавшись с ним, она начала гадать, как станет объясняться с отцом, но, почти дойдя до двери, так ничего и не придумала. Джин прислушалась, стараясь уловить даже самые тихие звуки, но в квартире было пусто, что не могло не радовать. Она старалась избегать любых конфликтов, и теперь лучше всего это было сделать, притворившись, что вообще ничего не произошло.

Джин занялась мелкими домашними делами: она выбросила прогоревшие угли и подкинула к тем, что еще тлели, вощеную бумагу, надеясь пробудить огонь к жизни. Возможно, если отец вернется к готовому ужину, это ненадолго отвлечет его от мысли о забастовке. Она налила в кастрюлю воды и принялась чистить картошку: острый ножик срезал тончайший слой кожуры.

Но надежда жила недолго.

Стук тяжелых башмаков донесся с нижнего этажа и вселил в нее ужас. Отец вломился в квартиру и сразу помчался на кухню:

— Почему ты не на работе?!

Джин отступила к раковине в оконной нише. Она не знала, что сказать.

— Отвечай мне, девчонка! Они собираются вечером закрыть ворота, и те из нас, кто хочет работать, не смогут туда попасть. Это ты виновата! — Он сделал четыре широченных шага по направлению к ней. — Ты и твой бестолковый парень!

У Джин не было возможности скрыться, и ей пришлось прижаться к раковине. Холодный камень впился в спину, через платье начала просачиваться влага.

— Нечего сказать? Язык проглотила? — Отец подошел еще ближе. — Я видел этого Дональда Кэмерона — он стоял на ящиках и горланил свои лозунги. Но я сыт ими по горло!

Он наклонился еще ближе. Ей пришлось так вы гнуться назад, что ее голова прижалась к оконной раме. Отец глубоко вдохнул и резко исторг из себя всего одно слово:

— Хватит!

Она оказалась в ловушке, не могла двинуться и была слишком напугана, даже чтобы дышать. У нее закружилась голова, и когда Джин поняла, что уже не может стоять на ногах, отец отодвинулся. Она с трудом поймала воздух и сделала глубокий вдох.

Но он еще не закончил.

— Я знаю, что ты замешана. Вчера вечером я говорил тебе, что, если ты окажешься такой дурой, что примешь участие в забастовке, я тебя выгоню. — Его голос дышал тихой злобой. — Я принял решение и больше не хочу тебя видеть. Я не буду тебя кормить и предоставлять крышу над головой, если ты выказываешь такое неуважение. Собирай вещи и уходи.

— Уходить?

Отец явно не шутил.

— Тебя не должно здесь быть, когда я приду с собрания. Ты и тебе подобные — не единственные, кто может организоваться. Мы сформировали делегацию для переговоров с руководством.

Он ушел так же внезапно, как и пришел, и ее оглушила резко наступившая тишина.

Джин было плохо, ее тошнило, к горлу подступала кислота. Ее вырвало съеденным на обед сэндвичем — прямо в раковину, поверх всей посуды. Головокружение не отступало, на лбу выступили капельки пота; она схватилась за твердый край раковины. Каким-то образом ей удалось отвернуть кран, залить тарелки и миски холодной водой и смыть полупереваренный хлеб в сливное отверстие.

Сколько у нее времени? Даже если бы существовала вероятность того, что он успокоится, ей было уже страшно находиться с ним в одной квартире. Хватит!

Дональд сейчас, наверное, должен быть в центре города, в штабе бастующих. Ей придется справляться одной. Впрочем, забирать было почти нечего: три платья, рабочий фартук и нарукавники, нижнее белье, туфли и пальто, ночная рубашка. Она засунула все в саквояж, некогда принадлежавший матери, и оглядела комнату. Что-то еще? Да.