Швейцар

Зато когда музыкант исполнял пьесу безукоризненно (к счастью, такое происходило гораздо чаще), невиданное довольство и спокойствие читалось во всем облике животного; однако прежде оно одним только яростным взглядом выметала вон элегантную публику, и та, не пикнув, пряталась по каютам или на трапе, ведущем на палубу. Потом собака обычно вытягивалась во всю длину, положив передние лапы перед собой, а голову на пол, и устремляла взгляд к звездному небу. Да, именно ночью, при потушенных огнях, когда палубу освещали только звезды, Клеопатра предавалась сладостным звукам органа.

И вот теперь — неслыханное дело — уже в третий раз, в то время как великолепное творение Баха отдавалось эхом в просторах океана, Клеопатра находилась на палубе не одна. Хуан в своей неизменной униформе швейцара стоял, прислонившись к перилам, и тоже зачарованно смотрел в бесконечность. Внизу привалившись к поручням трапа и не осмеливаясь высунуть голову, Уарремы, мэр Нью-Йорка, два прокурора, Мэрил Стрипт и настоятель собора Святого Патрика, не говоря уже о светилах ветеринарии, затаив дыхание, тайком наблюдали за этой сценой.

Гениальный органист перешел от токкат к фугам, от фуг — к прелюдиям, от прелюдий — к фантазиям, от фантазий — к кантатам и хоралам. Яхта как ни в чем не бывало скользила по фосфоресцирующим водам океана. Луна, полная и прекрасная, что не найдется такого описания, которое было бы лучше непосредственного созерцания, — плавно катилась по краю неба. Все вокруг заполняла музыка, смешавшаяся с шумом волн и приглушавшая его. Клеопатра слушала, погрузившись в свои мысли, глядя вверх или в сторону швейцара, который время от времени вытаскивал свою записную книжку и делал там пометки. Под мостиком хозяева, гости и прислуга, сбившись в кучу, так и продолжали стоять, не шелохнувшись и не позволяя себе ни малейшего комментария, словно только Клеопатра, швейцар и море были достойны слушать необыкновенную, чарующую музыку.

Ближе к рассвету собака встала и, не обращая внимания ни на кого из присутствующих, медленно покинула палубу, — так она поступала и на предыдущих вечеринках.

В ту же минуту концерт закончился.

Гости в сопровождении хозяев и в окружении слуг поднялись на палубу. Зажглись огни, и под музыку огромного оркестра начался праздник. Все рассыпались в комплиментах мистеру и миссис Уаррем, выражая восхищение их «сказочной» (по их словам) Клеопатрой. Однако и сеньор Уаррем, и его высоколобые ветеринары продолжали пребывать в недоумении. Они так и не уловили ни малейшего намека на странную связь Клеопатры со швейцаром. К тому же собака больше не приближалась к Хуану, хотя, правда, и не отвергала его общества. Вдобавок ко всем неудобствам ледяной воздух, который стал покрывать инеем дорогущие меха и перчатки, не оставлял у Уарремов сомнений в том, что наступала зима. Следовало поскорее закругляться с прогулками.

Поэтому, улучив момент, мистер Уаррем отвел Хуана в скромный уголок, вручил ему еще одну стодолларовую купюру и сообщил, что пока больше не нуждается в его услугах, Швейцар попытался отказаться от денег и решил изложить ему свою миссию: давайте, мол, вместе поищем решение, «выход», который ему известен, да, теперь он почти уверен, что ему известна одна дверь, которая… Однако господин Уаррем прервал его сбивчивые речи.

— Не волнуйтесь, — успокоил он Хуана, не согласившись взять банкноту обратно, — дверь внизу, в столовой, там вас ждет один из моих людей, который на лодке доставит вас на берег.

— Но я…

— Вы действовали правильно, — перебил его мистер Уаррем. И, повернувшись к нему спиной, слился с массой гостей.

13

Шел медленный и непрерывный дождь, способный обескуражить самого большого оптимиста: в Нью-Йорке он льет в преддверии зимы и пронизывает до самых костей, поскольку вызывает воспоминания о теплых и чистых проливных дождях, при которых возникают запахи свежей травы и блестящей живой земли.

Наш швейцар, наряжавший сосну, установленную посреди lobby, время от времени прерывал свое занятие, чтобы подойти к входной стеклянной двери и посмотреть на дождь. Однако он проделывал все это чисто машинально, словно в полном убеждении, что ритм дождя не усилится и не уменьшится, и он все также, неизменно будет лить днями, неделями и даже месяцами.

Да, так и будет лить. И прекратится вовсе не для того, чтобы уступить место ярким солнечным дням, — его сменит грязный снег, который, словно короста, облепит тротуары, крыши, голые деревья и даже лица прохожих, вынужденных (что поделаешь) рисковать и выходить на улицу.