Швейцар

— Мне доставляет удовольствие первым выступать на данном собрании, поскольку я нахожусь в том же положении, что и многие из присутствующих, а, следовательно, могу говорить также от их имени. Важно и то, что здесь находится швейцар, которого я уже давно знаю и всегда ему сочувствовал, как он сочувствовал мне. Без него мы точно не смогли бы принять абсолютно верного решения, а если бы и приняли, не смогли бы его осуществить. Кроме того, мы с швейцаром, если не обращать внимания на перья и другие малосущественные детали, представляем собой практически одного и того же человека или одно и то же животное, как ему больше нравится. Мы оба родом из тропиков, оба в настоящее время обитаем в климате, который нам обоим непривычен, оба скучаем по родным краям и, что особенно важно, оба являемся пленниками. Он заложник обстоятельств, из которых по многим причинам ему не дано освободиться, и прошлого, от которого, даже если бы и захотел, он не в состоянии отрешиться. И хотя не факт, что наш швейцар хотел бы вернуться именно в то прошлое, он, как и я, как и все мы, желает отправиться в путь. Таким образом, перед данным собранием не может стоять никакой иной задачи, как решить, оставаться ли нам в неволе или избрать путь бегства. Естественно, раз мы являемся пленниками, — а никто не стал бы отрицать, что это так, — единственно возможным выходом представляется бегство или по крайней мере попытка. И тем не менее именно вопрос бегства я и собираюсь обсудить, хотя с тех пор как живу взаперти ни о чем другом и не помышляю… Время и плен лишили меня ловкости всех мускулов, легкости полета, остроты зрения, хитрости, чтобы увернуться от выстрела или от силка и, вероятно, настойчивости, чтобы самостоятельно искать себе пропитание. Вы так же утратили то же самое или что-то похожее, даже если не желаете этого признавать, — тут он окинул взглядом почти всех собравшихся животных и швейцара. — Что греха таить, я боюсь холода, который мне придется переносить во время бегства, до тех пор пока не доберусь, если доберусь, до теплых краев; поскольку, как я себе представляю, в случае бегства мы направимся именно в теплые края, а не на полюс, где, похоже, мы и обретаемся. Я отчаянно боюсь, что меня поймают и зажарят. Конечно, мясо других участников данного собрания не столь ценится, как мое. Я также задаюсь вопросом, а сможем ли мы вообще жить там, откуда в свое время прибыли. Здесь у нас есть определенные удобства и даже в какой-то степени безопасность, нет недостатка в корме и в целом можно сказать, никто не явится нас убивать. А там другие животные, называемые — вот безобразие-то — «дикими», приняли бы нас? И если примут, не будут ли тайком ставить нам в упрек прошлое, а мы — не будем ли вечно испытывать неуверенность? В состоянии ли мы теперь приспособиться к суровости свободной, но полной опасностей жизни? Да, я знаю, что постановка таких вопросов в начале собрания может расцениваться как проявление безответственности и пораженчества, можно даже заподозрить в моих словах намерение повлиять на мнение остальных. Однако должен сказать вам, что я также неоднократно помышлял о бегстве. Вплоть до того, что однажды утром предпринял попытку. Я даже не знал, в каком направлении лететь; мороз усилился, и через несколько часов я выбился из сил. Я еле-еле вернулся обратно. К тому же мне теперь стыдно оказаться среди других вяхирей: мои перья уже не блестят, как раньше, и мое пение уже не воркование, а что-то вроде глухой трели, которая здесь пользуется успехом, поскольку ее не с чем сравнивать. В общем, я не говорю окончательно «нет», но и не говорю «да». Я лишь задаю себе вопрос: получится ли у нас? А если получится, сможем ли мы выжить? — Тут вяхирь на короткое время прервал свою речь, чтобы почистить под крылом, после чего уже более уверенным тоном заключил. — Хотя, разумеется, нет сомнений в том, что такой умный человек, как швейцар, в случае, если будет принято решение бежать, согласится с тем, чтобы мы перебрались в теплые, цветущие и плодородные края, где мы поселимся в кронах деревьев. В завершение скажу, что так или иначе следует хорошенько все обдумать.

Как только вяхирь завершил свое выступление, белка, обезьяна и попугаи громко одобрили предложение перебраться на кроны тропических деревьев. Но тут же одна из черепах попросила слова, чтобы сказать, что, мол, она согласна с тем, чтобы выбрать для жизни самый теплый край, но, что, добравшись до места, следовало поселиться в лагуне.

— В лагуне, окруженной деревьями, пусть так, но с тем, чтобы они дарили нам прохладу и корм, а не чтобы влезать на них, что совсем несерьезно и небезопасно. То обстоятельство, что среди присутствующих я самая старая, — продолжала черепаха, — убедительно доказывает, что я права. Объясню…

Невзирая на то что черепаха уже начала выступление, которое, судя по всему, должно было не скоро кончиться, ее перебила змея: она весьма отчетливо прошипела, что идеальным местом обитания, без сомнения, являются жаркие края, но при наличии таких надежных вещей, как камни и земля.