Швец. Второй шанс для бандита

«Никакого похищения, люблю Александра. Да, давно. В городе встретились случайно на утреннике. Дочь его тоже любит. Жениться собираемся. Почему расстались пять лет назад? А что? Люди не ошибаются?» — я делаю это ради дочери. Ради всего хорошего, что было между мной и Швецовым. Вопреки его подозрениям, я бы никогда его намерено не предала. Уже сломала голову, как так вышло. Откуда всем этим людям известны подробности нашей встречи и сложных отношений. Миша? Так быстро? Нет, всего он не знал. Мог ли узнать у тётки? Вероятно… Сложил два и два. Но если я открою виновника, страшно представить, что Швецов с ним сделает. Пусть лучше со мной.

Понимаю, что все разговоры, слава Богу, неофициальны и ничем, кроме денежных потерь, Александру не угрожают. Ибо в противном случае мы бы не снимали с журналистами опровержение в виде уютного, семейного чаепития. Сколько же им стоит подобное полоскание грязного белья друг друга? А если на секундочку представить, что все деньги предвыборной кампании потрачены, как положено, на благо избирателей, а не на измерение длинны «достоинства» оппонента, ох, это ж люди столько плюшек не унесут. Диабет от «сладости» начнётся.

— Вы застали нас примо за ужином, — невозмутимо отвечает на вопросы журналистов Швецов. — У меня не было никаких сомнений по поводу отцовства. Видите? — Он демонстрирует родимое пятно. — У всей моей семьи такое же. И у дочери.

Марья, конечно, показать свою руку не желает. Напуганная огромным количеством посторонних людей, она жмётся ко мне котёнком и не слазит с коленей.

— Мамочка, — шепчет едва слышно. — А меня не заберут?

— Нет, ну что ты, малыш, — успокаиваю я ее.

Саша обнимает нас рукой, продолжая общаться с журналистами. Но это только для кадра. А за ним… мне жутко от осознания, что кого-то мы останемся со Швецовым один на один, и придётся объясняться. Я не знаю, что говорить! Как оправдываться!? Чувствую каждой клеточкой тела ненависть Саши. Он меня уже во всем обвинил, проклял и растоптал.

— Что же любит есть на ужин самый молодой кандидат в депутаты? — интересуется девица, направляя на меня микрофон.

— Зависит от того, на сколько голоден, — пытаюсь я отшутиться, чтобы не выглядеть совсем уж бледно. — Но однозначно предпочитает ресторанам, домашнюю кухню.

— Как вы можете прокомментировать то, что посещали с ребёнком ёлку, спонсором которой является конкурент вашего будущего мужа?

Чувствую, как пальцы Швецова красноречиво сжимаются на моей шее под волосами.

— Мы — обычные люди, — пожимаю плечами. — Билеты разбрасывали по почтовым ящикам. Соседка отдала нам с Марьей свой. Мы решили пойти…

Осекаюсь, обнаруживая в своей памяти ещё одного человека, который мог стать источником информации для Аверина. Господи, ну я же тогда не думала… Ну какая же я идиотка!

Закусив губу, пытаюсь поймать взгляд Саши. Он позволяет. Но в нем нету ни намёка на то, что мне позволят говорить. Я знаю этот взгляд…

Снова ощущая себя на подводной лодке, которая, казалось, начала всплывать, а теперь снова тонет, прячу лицо в макушке дочери.

К счастью, журналисты от нас отстают. Швецов уходит вместе со следователем и представителем комисси в кабинет.

Постепенно кухня и гостиная пустеют. С нами остаётся только пара охранников, которые досматривают дом на предмет прослушивающих и прочих неприятных устройств.

Я уговариваю дочь выпить молока с печеньем в спальне. Даже не купаю ее, потому что это нормальных детей вода успокаивает, а Марью наоборот — возбуждает. Все эти ее эксперименты, пузырики, ковшички…

— Давай спи, мышонок, — шепчу я ей, гладя по волосам.

Руки до сих пор потеют и дрожат, прилипая к прядям.

— А пап… Дядя Саша, — жмётся Марья ко мне. — Придёт?

— Ему нужно с дядями по работе поговорить, — стараюсь я объяснить сегодняшнюю истерию и переключить внимание. — А нас с тобой теперь по телевизору покажут. И бабушка Ира увидит, и воспитатели…

— А мы будем смотреть? — оживлённо подскакивает дочь. — Я там красивая, как единорожка, с папой, — с гордостью.

— Будем, будем, — со вздохом успокаиваю ее. — Давай, уже, спи.

Вот она суть детской психики. Все беды и страхи забыты, будто и не рыдала. С «папой»…

Но засыпает плохо. Крутится, вертится, ковыряется у меня в волосах, пока, наконец, через сорок минут не отключается под пятую по счету сказку.

Обессиленная, будто разгрузила вагон угля, я лежу рядом с дочерью. Сейчас нужно встать и пойти к Саше. Страшно. Но ждать своего приговора до завтра ещё страшнее.

Выскальзываю из спальни и спускаюсь на первый этаж. Сердце от волнения колотится в горле. Может быть, Швецов уехал? Пусть, ну, пожалуйста, я хотя бы смогу тогда уснуть… но нет. Его вещи висят в прихожей.

Я прохожу через затоптанную грязными ботинками гостиную на носочках и останавливаюсь возле кабинета Александра.

Робко стучусь.

— Входи, — слышу из-за двери.

Он один…

Жму ручку и переступаю порог.

—

Швецов сидит за рабочим столом, напротив него стоит ополовиненная бутылка вискаря.

Я мну в руках подол сарафана. В горле стоит ком размером с пушечное ядро, мешая говорить.