Швец. Второй шанс для бандита

Забывая обо всём, бегу на верх, залетаю в спальню и едва не падаю, споткнувшись о невидимую ступеньку. В небольшом кресле возле кровати, скрючившись чуть ли не вдвое, спит Швецов. Дочь держит его за руку и уютно спит щекой на открытой ладони.

Глава 29. Волшебная ночь.

Варя

Я не понимаю, зачем готовлю. Зачем запекаю мясо, режу салаты. Наверное, чтобы не сойти с ума от тишины. Нет, не физической, в доме то как раз громко, а такой…. дребезжащей нервом где-то внутри и заставляющий непроизвольно сжиматься зубы в приступах бруксизма. Я периодически поглядываю на аптечку, где есть успокоительное и открытую бутылку вермута в холодильнике. Что бы выбрать?

Дочка смотрит мультики, на кухне теперь есть второй телевизор, и на нем бесконечной вереницей идут новогодние, привычные с детства фильмы. Они немного отвлекают. Самым сложным оказывается принимать звонки от близких. Держать голос, не упрекать. Потому что наверняка я не знаю, как к Аверину попала информация про нас с Сашей. И знать не хочу. Я никого не просила о такой заботе.

— Тетя Ира, честное слово, все хорошо у нас, — повторяю в трубку.

— Как же мне Марусе подарок передать? — беспокоится она. — Или все? Тетка теперь не нужна? — добавляет чуть обижено.

— Мы постараемся на днях заехать, — обещаю и сама не верю в то, что говорю. Швецов не согласится. А без его разрешения мне теперь дышать страшно.

— Ну, с наступающим, девочки, — завершает разговор тетя Ира. — Пойду волосы крутить. Бигуди «закипели».

После той ночи с журналистами мы не перекинулись с Сашей и словом. Три дня… Он приходит за полночь. Не ест. Просто спит и снова уходит. Я проверяю корзину с грязными вещами на предмет запаха духов и других улик. Ревность душит. Ну хоть не пропадает. И на том спасибо.

В четыре часа у меня готов стол примерно на десять персон. Я заставляю себя выйти с Марьей погулять.

В семь вечера я привожу себя в порядок. Делаю причёску, крашусь, надеваю платье и решаюсь на запрещённый приём. Набираю Швецова и отдаю трубку дочери.

— Я соскучилась, — мяучит она ему в трубку. — Ты когда придёшь? Мама кексики испекла и без тебя мне не даёт. И подарки открывать без тебя не разрешает.

Слышу, что отвечает ей Александр и закусываю губу, чтобы не зареветь в голос.

Он не придёт! Не придёт! Не будет встречать Новый год с нами! Ну, в конце концов, можно было бы предупредить, чтобы я, как идиотка, не делала это все.

Губешки Марьи тоже дрожат.

— Я буду встречать деда Мороза и заберу у него твой подарок, он не успевает заехать ко всем деткам, поэтому папы помогают, — пытается оправдаться на ее языке Швецов, — ты уже уснёшь, когда я приеду.

— Я дождусь, — упрямо отвечает дочь. — Не встречай его. Не хочу его подарок. У меня мои есть.

— Ну я же с ним уже договорился, — вздыхает Александр. — Зато завтра утром…

— Папы встречают Новый год с мамой и со мной, — бескомпромиссно выдаёт Марья. — Не хочу с тобой играть больше…

Всовывает мне трубку и убегает. Я растеряно смотрю на динамик из которого раздаётся: «Алло, Маш, алло! Маму позови…»

Чувствуя от поступка дочери удовлетворение, просто сбрасываю звонок. Заслужил. Пусть я — плохая, но дочь… Не знаю, откуда у неё такие правило-взрослые и одновременно детские мысли. Но она заслужила свой праздник. Или не нужно было приручать.

— Машунь…

Я иду за дочерью в комнату и обнаруживаю ее между ёлкой и диваном, остервенело сдирающую с кукол платья и укладывающую всех жителей игрушечного дома спать.

— Что ты делаешь? — присаживаюсь рядом на подлокотник. — Ты же их весь день наряжала.

— Они плохо себя вели, — пыхтит Марья.

— Ясно, — вздыхаю тяжело и перехватываю пальцами горло. — Ты обиделась на дядю Сашу?

— Нет… — упрямо и коротко.

— Мы же с тобой и в прошлом году встречали праздник без него… — пытаюсь я снизить степень важности ситуации.

— С тетей Ирой, — отвечает дочь. — Давай к ней поедем.

— Она уже идёт в гости, — отвечаю тихо и поднимаю с пола упавшую игрушку. — А давай мы с тобой прямо сейчас все вкусное съедим и пойдём распаковывать подарки?! Ммм?! Не будем ждать?

— Подарки? — с недоверием косится на ёлку Марья.

Оставляет кукол и встаёт на ноги.

— Только ты мне сок в бокал нальёшь.

— Налью, — обещаю, улыбаясь. Протягиваю дочь к себе и целую в растрёпанные косы.

Больно… Острая волна обиды накатывает, и я глушу ее, обнимая Марью крепче.

— Ты меня раздавишь, — освобождается из моих объятий она.

И снова я — последняя эмоциональная инстанция для своей дочери. Что это такое? Это когда ты держишься изо всех сил, делая вид, что все хорошо, даже если знаешь, что все — полная задница. Потому что твои страх, слёзы, отчаяние — это ни что по сравнению с детскими. Она никогда их уже не забудет.

— Мамочка, спасибо! Я тебя люблю! — стискивает Марья куклу и отбрасывает в сторону упаковочную бумагу.

Я горжусь тем, что купила игрушку на свои деньги. Это было принципиально.

— И я тебя, мышонок, люблю. Ну беги, дальше открывай.

Дальше — это ещё несколько коробок. Кинетический песок, слаймы, ролики, мольберт… Проще уж было этот детский магазин купить, ей Богу!