Сибилла

Дизраэли Бенджамин

Роман «Сибилла, или Две нации» увидел свет в 1845 году. Это был зрелый труд уже состоявшегося автора: злободневный, острый, интересный; в литературной среде он выстрелил подобно фейерверку и быстро стал достоянием английского читателя. Книга не утратила популярность и тогда, когда социально-политическая напряженность в Англии начала спадать и наступила эпоха викторианского благоденствия. Роман был переведен на европейские языки. В России же «Сибиллой» интересовались в основном историки, литературоведы и биографы Дизраэли.

Что же такое «Сибилла» для современного русского читателя?

Во-первых, «Сибилла» — это связующее звено. Тугая нить, проходящая через восемь столетий: битва при Гастингсе и Реформация Генриха VIII, Вильгельм Завоеватель и королева Виктория, разрушенные монастыри и древние замки гармонично обитают под одним переплетом. Автор связывает воедино политический контекст, историческую хронику и перипетии реальной жизни. Он открывает читателю самые разные уголки Туманного Альбиона, будь то убогая лачуга или роскошный салон, Вестминстерское аббатство или шахтерский забой, королевские дерби или сырой застенок полицейского участка. Вымышленные герои сидят за одним столом с историческими личностями, присутствуют во время знаменательных событий английской истории и даже участвуют в них: сражаются за свои права, сопровождают грандиозное шествие чартистов и оказываются в самом центре великой шахтерской стачки, более известной как «вентильный бунт».

Во-вторых «Сибилла» — это разительный контраст и непреодолимая грань. Прозрачная стена между двумя нациями, миром богатых и миром бедных; обитатели каждого из них порой наблюдают за теми, кто находится по ту сторону; время от времени они устремляются навстречу друг другу и даже заводят разговор — но слышат лишь бессвязные фразы. Виной тому не чопорность аристократов или невежество бедняков. Порой персонажи говорят одно и то же, однако под влиянием предрассудков и навязанных догм слова теряют изначальный смысл. Это трагедия душевной глухоты, и нет ничего удивительного, что только поистине глубокое чувство может сломать преграду.

Издание снабжено богатым изобразительным рядом, включающим не только иллюстрации к роману, но и множество гравюр, рисунков и проч., дающих панорамное представление как о самом авторе, так и о его времени. В частности, воспроизводятся гравюры из знаменитого альбома Г. Доре «Лондон. Паломничество».

Бенджамин Дизраэли

1804–1881

СИБИЛЛА, или ДВЕ НАЦИИ

Простой люд ропщет: никогда еще, дескать, не бывало так много благородных господ и так мало Благородства.

Латимер^{2}

_________________

Предисловие

Посвящаю этот труд той, чей благородный дух и кроткий нрав проявляли милосердие к страждущим, той, чей нежный голос так часто ободрял меня, а вкус и здравомыслие служили ориентиром, пока писался роман. Строжайшему критику — но и верной моей Супруге.

Широкий читатель, чуждый тому, о чем повествуют эти страницы, — проблемам простого народа сиречь, — быть может, и заподозрит писателя в излишней пристрастности: картины, скажет он, несколько утрированы, да и чувства получились немного преувеличенными. По этой причине автор считает своим долгом заявить, что описания эти излагают в основном его личные соображения. Однако он искренне надеется, что обращается за помощью к одним лишь фактам, — и посчитал необходимым умолчать о многих и многих правдах. Ибо до того мало знаем мы о делах государства, что от этих правдивых страниц так и веет баснословием, — и не каждый захочет внимательно их изучать.

Гроувнор-Гейт^{3},

5 мая^{4} 1845 года

Книга I

Глава первая

— Ставлю против Каравана.

— По двадцать пять фунтов?^{5}

— Согласен.

И лорд Милфорд^{6}, молодой аристократ, внес в записную книжку пари^{7}, которое только что заключил с мистером Латуром, седовласым членом Жокей-клуба^{8}.

Был канун дерби^{9} 1837 года. В просторном позолоченном зале, убранство которого напоминало Версаль^{10} времен великого монарха^{11} (и своим великолепием не посрамило бы последнего), собралось множество персон, чьи сердца учащенно бились при мысли о завтрашнем дне, а умы продолжали усиленно размышлять над тем, как бы склонить удачу на свою сторону.

— Поговаривают, что Караван уже выдохся, — молвил негромко юноша; устроившись на краю инкрустированного стола^{12}, некогда принадлежавшего кому-то из Мортемаров^{13}, он с рассеянным безразличием поигрывал дорогой тростью, скрывая тревогу ото всех. За исключением собеседника.