Сибилла

— Против него везде запросто ставят семь к двум, — прозвучало в ответ. — Уверен, он в полном порядке.

— А вы знаете, вчера ночью мне кое-что приснилось про Манго, — вновь заговорил джентльмен с тростью: его явно терзали суеверные опасения.

Его собеседник покачал головой.

— Нет, я положительно не знаю, — не умолкал обладатель трости, — что и думать о Манго. Сегодня утром я поставил против него — побился об заклад с Чарльзом Эгремонтом; он едет с нами, вы же знаете. Кстати, а кто у нас четвертый?

«Ставлю против Каравана».

— Я думал о Милфорде, — последовал ответ, тоже вполголоса. — Что скажете?

— Милфорд едет с Сент-Джеймсом и Панчем Хью.

— А если так, давайте пройдем к ужину: там-то мы непременно встретим спутника по душе.

Продолжая разговор, собеседники, миновав на своем пути не одну комнату, вошли в помещение, размерами уступавшее парадному залу, но внешне ничуть не менее роскошное. Сверкающие люстры изливали потоки ослепительного, но в то же время мягкого света на стол, искривший золотом тарелок и благоухавший экзотическими цветами, что помещались в диковинных вазах драгоценного фарфора. Места по обе стороны стола занимали люди, с беззаботным видом поглощавшие изысканные кушанья, которые не вызывали у них аппетита; разговор их в основном состоял из мимолетных фраз и был посвящен событиям того великого дня, заря которого уже занималась на горизонте.

— Вернулись от леди Сент-Джулианс, Фитц?^{14} — произнес совсем еще молоденький юноша; его румяные щеки покрывал легкий пушок, и от этого лицо было похоже на персик, который он с томным видом отвел от своих губ, чтобы задать этот самый вопрос джентльмену с тростью.

— Верно; а почему там не было вас?

— Я никогда никуда не хожу, — ответил печальный купидон^{15}. — Мне всё так наскучило!

— Не желаете ли завтра поехать с нами в Эпсом, Альфред? — осведомился лорд Фитц-Херон. — Я возьму Бернерса^{16} и Чарльза Эгремонта, и с вами наша компания будет полной.

— Я чувствую себя отвратительно blasé![1] — воскликнул юноша; в голосе его звучала изысканная мука.

— Дать бы вам хорошего подзатыльника, Альфред, — сказал мистер Бернерс, — лучшее в мире лекарство для таких, как вы.

— Мне уже не помогут лекарства, — произнес Альфред, отбросив в сторону едва надкушенный персик. — Я был бы весьма доволен, если бы хоть что-нибудь могло причинить мне вред. Официант, принесите бокал крюшона.

— И мне заодно, — со вздохом добавил лорд Юджин де Вер, спутник и тоскующий собрат Альфреда Маунтчесни, которого он был на год старше. В свои юные лета оба они исчерпали жизненные силы, и теперь им оставалось лишь скорбеть об угасших волнениях на руинах своих воспоминаний.

— А почему бы вам не поехать с нами, Юджин? — осведомился лорд Фитц-Херон.

— Я, пожалуй, отправлюсь на Хэмптон-Корт, поиграю в теннис^{17}, — ответил лорд Юджин. — Во время дерби там наверняка никого не будет.

— Я поеду с тобой, Юджин, — сказал Альфред Маунтчесни, — а потом мы вместе пообедаем в «Той»^{18}. Всё лучше, чем в этом проклятом Лондоне.

— Что до меня, — заметил мистер Бернерс, — мне не по нраву ваши обеды в предместьях. Вечно подсунут что-нибудь несъедобное, да еще и омерзительно дрянное вино.

— А мне дрянное вино даже больше нравится, — заявил мистер Маунтчесни. — Хорошее вино — такая тоска!

— Бернерс, не желаете пари против Китайской Розы? — спросил какой-то гвардеец, поднимая глаза от своей книжечки, которую он внимательно изучал.

— Если я чего и желаю, так это поужинать, и, раз уж вы всё равно не пользуетесь своим местом…

— Можете его занять. О! А вот и Милфорд, уж он-то побьется со мной об заклад.

В эту секунду в комнату вошел тот самый молодой аристократ, о котором мы уже упоминали, в сопровождении какого-то человека; последний, очевидно, уже переступил рубеж в четверть столетия, хотя его внешность и поведение, пожалуй, говорили о гораздо меньшем жизненном опыте. Высокий, хорошо сложенный, с изящной осанкой и тем выражением чувствительности на лице, что сразу же вызывает симпатию, Чарльз Эгремонт не только восхищал тот пол, благосклонность которого обычно обеспечивает мужчин врагами из числа их же собратьев, но и пользовался расположением себе подобных.

— А, Эгремонт! Присаживайтесь к нам, — воскликнули сразу несколько находившихся в зале мужчин.

— Я видел, как вы вальсировали с малышкой Берти, старина, — сказал лорд Фитц-Херон, — поэтому и не стал отвлекать разговорами, рассчитывая встретить вас здесь. Имейте в виду, я непременно заеду за вами.

— Что же мы будем испытывать завтра в это же время? — улыбнулся Эгремонт.

— В эту минуту Кокки Грейвс, должно быть, счастливейший человек, — заметил лорд Милфорд. — Он может вообще не волноваться. Я заглянул в его книжечку — и теперь исполнен презрения: что бы ни случилось — в убытке не останется.

— Бедняга Кокки, — вздохнул мистер Бернерс. — Он пригласил меня отобедать с ним в «Кларендоне»^{19} в эту субботу.