Чуть позже очередная проделка воевод привела уже к нешуточному кровопролитию. Не так уж и далеко от Томска обитал довольно сильный и влиятельный татарский «князь» Номчин. Прежде он не раз нападал на русские поселения, но в конце концов решил с этим завязать и перейти в русское подданство. На дипломатические переговоры он почему-то отправил не кого-то из приближенных, а собственную супругу (возможно, женщина была умная и деловитая, так что могла справиться и с посольской миссией).
Миссия провалилась, еще не начавшись. Узрев на «княгине» роскошную соболью шубу (наверняка из шкурок высшего качества – как-никак «элита»!), Семен да Матвей позабыли обо всем на свете. В переговоры вступать не стали, шубу с «княгини» быстренько содрали и выпроводили со двора едва ли не взашей. Номчин, как и любой на его месте, обиделся всерьез и вновь стал нападать на русских, начались бои, пролилась кровь…
Воеводам и это сошло с рук. Семен да Матвей настолько увлеклись и привыкли к совершеннейшей безнаказанности, что дочиста ограбили ехавшее в Москву через Томск посольство калмыцкого хана, как тогда полагалось, везшее царю «поминки», то есть недешевые подарки. Вот тут уж в Москве осерчали и грохнули кулаком по столу. Вот только кончилось тем, что Матвея да Семена всего-навсего освободили от занимаемых должностей, чем и ограничились. Надо полагать, наверх было занесено немало.
Но дело было не только в воеводах. Увы, «облико морале» возвращавшихся в Россию с собранным ясаком и «отписками» о географических открытиях был невысок. Привыкнув в Сибири к вольной жизни, не стесненной никакими законами и регламентами, они, перевалив Хребет, оттягивались на всю катушку. Так, что царь издал особый указ, которым под страхом самых суровых наказаний строжайше запрещал «возвращенцам» «воровати» по городам и селам, гуливанить в кабаках и играть на деньги в какие бы то ни было азартные игры. На пустом месте такие указы, исходящие с самого верха, не появляются – надо полагать, явление приняло самые широкие масштабы…
Доводя дело до логического конца, устроили самый натуральный контрольно-пропускной пункт – в городе Верхотурье, расположенном так удачно, что его не объехать окольными путями, направляясь что в Россию, что из России. Воеводой там посадили человека порядочного и к злоупотреблениям не склонного, Ивана Толстоухова – и он самым тщательным образом обыскивал поклажу едущих из Сибири служилых людей, а потом учинял долгие допросы, выясняя, как они обзавелись деньгами, мехами и прочим добром – честно или «какой-либо неправдою»? Особенно придирчиво он шмонал и допрашивал отработавших свое воевод – репутация у них вообще была ниже плинтуса…
Есть старая поговорка: «Суровость российских законов смягчается повсеместным их неисполнением». Чуточку ее перефразировав, можно сочинить другую: воеводский произвол ограничивали народные бунты. Далеко не все, подобно тем тридцати томским стрельцам, сбегали от сложностей жизни «неведомо куды». Вольнолюбивый сибирский характер и здесь проявлял себя в полной мере. В 1626 году зарвавшегося и заворовавшегося енисейского воеводу Ошанина тамошние народные массы критиковали всерьез: сначала безжалостно драли за бороду, потом всерьез собирались убить – ну всех достал! Воевода спасся только тем, что целовал крест, обещая больше так не делать. Отходчивые сибиряки его простили. После столь активной «критики снизу» воевода и в самом деле присмирел и уж тем более не стал жаловаться наверх, прекрасно понимая, что места тут глухие, тайга густая, Енисей глубокий, а народ решительный…
Схожих примеров в истории Сибири попадается немало. Самый примечательный – когда в 1695 году в Красном Яре (собственно, уже пусть и невеликом, но городке Красноярске) грянул очередной бунт против зарвавшегося местного воеводы. За бороду его не драли и не били – вывели на берег, усадили в лодку и посоветовали плыть куда глаза глядят и никогда не возвращаться – иначе пришибут к чертовой матери. И отпихнули лодку от берега – посмотреть на отбытие воеводы собралось практически все население, поскольку такие развлечения случаются не каждый день.