Сибирь и сибиряки. Тайны русских конкистадоров

Иван Толстоухов, отслужив свое воеводой в Верхотурье, подобно Кортесу или атаману Баранову снарядил за свой счет три кораблика-коча и уплыл по Енисею к океану, собираясь исследовать берега и устье Колымы. Экспедиция пропала без вести, несомненно, погибли все до одного. Где это случилось, так и останется неизвестным. У тамошних морских берегов сгинуло немало русских мореходов. Некоторых впоследствии удавалось опознать – как было в случае, когда рядом со скелетами отыскались два ножа, на рукоятках которых были вырезаны имена владельцев. Иные так и останутся безымянными: лет пятьдесят назад на побережье Таймыра чисто случайно обнаружили большой деревянный крест на чьей-то могиле. Судя по тому, что крест сгнил совершенно, поставили его очень давно. Кто там похоронен, уже не установить. Иные, подобно экспедиции Толстоухова, канули в совершеннейшую безвестность…

Специфические методы освоения Сибири давали себя знать и в последующем, «осьмнадцатом» столетии. Яркий пример – судьба первого главы российской полиции, генерал-полицмейстера А. М. Девьера, которого, как уже писалось в одной из предыдущих книг, исключительно на почве личной неприязни законопатил в ссылку всесильный Меншиков – а заодно и ближайшего помощника Девьера, Скорнякова-Писарева.

Оба не под замком сидели, какое-то время жили в поселке под Охотском. Кадровый голод в Сибири был страшный – и случилось так, что не нашлось подходящей кандидатуры на освободившуюся должность сборщика ясака. Местные власти, не особенно и ломая голову, извлекли из поселка Скорнякова-Писарева и назначили на вакантное место в Охотск. Тем, что он был ссыльным, никто и не думал заморачиваться – людей катастрофически не хватает, а в двух шагах от Охотска сидит без дела человек, когда-то занимавший солидную управленческую должность в Санкт-Петербурге…

Ситуация сложилась интересная: с юридической точки зрения оставаясь лишенным всех прав ссыльным, Скорняков-Писарев около девяти лет был сборщиком ясака в тех местах. По нынешним меркам – глава областной, а то и краевой налоговой службы. Москва (вернее, уже Санкт-Петербург) на это никак не отреагировала – возможно, туда и не сообщали, по соображениям чисто практическим: чего доброго, столица, узнав об этаких кадровых новшествах, прикажет вернуть ссыльного в прежнее положение (как тогда выражались, «в первобытное состояние»), и Охотск вновь останется без подысканного с таким трудом сборщика ясака…

Потом служба Скорнякова-Писарева оборвалась по причинам для Сибири самым что ни на есть обычным (да и не только для Сибири) – оказалось, что сей персонаж страшно заворовался, не выдержав соблазнов в виде то и дело возникавшей перед глазами груды мехов. Крепко выматерившись, власти вспомнили о самом Девьере. Точно так же оставаясь бесправным ссыльным, он по прямому поручению воеводы арестовал Скорнякова-Писарева, засадил под замок и занял его место – да вдобавок был назначен управляющим того поселка, где отбывал ссылку. Столицу, очень похоже, и на сей раз не поставили в известность, рассудив, что на месте обстановку знают лучше…

Другой пример, несколько иного характера.

Жил в свое время в России человек незаурядный – Федор Иванович Соймонов. По главной профессии – флотский офицер, но много занимался и географическими исследованиями: одним из первых составил карты Каспийского и Белого морей, переводил книги по математике и навигации. Вот только ему потом крепко не повезло в жизни: оказался припутанным к так называемому «делу Волынского».

Дело в свое время было громкое, да и впоследствии аукалось. Находились люди, пиарившие Волынского как «борца с немецким засильем», якобы и казненного за попытку свергнуть «немецкую клику» при дворе императрицы Анны Иоанновны.

На самом деле побуждения у этого персонажа были гораздо более шкурные. Волынский, человек крайне несимпатичный – нахальный, злой, скандальный (и люто казнокрадствовавший в бытность его астраханским, а потом и казанским губернатором), просто-напросто, занимая не столь уж низкие должности при дворе, возмечтал подняться еще выше. И стал копать под всесильного фаворита Анны Бирона и крупного государственного деятеля, обрусевшего немца Остермана.

Не получилось. Казнокрадом он был, можно сказать, талантливым (не раз искусно ускользал от ревизий и проверок), а вот интриганом оказался никудышным. Бирон с Остерманом были те еще ребята: палец в рот не клади – голову откусят. Особенно Остерман, начавший службу в России еще в 1704 году. О планах Волынского они узнали заранее и нанесли удар первыми.