Сибирь и сибиряки. Тайны русских конкистадоров

При Александре I в Сибири губернаторствовал И. Б. Пестель, отец знаменитого декабриста (гораздо менее известного как завзятый казнокрад) Павла Пестеля. К слову, единственного из декабристов, кто был привлечен к суду не только «по политике», но еще и по уголовному делу. Пестель-старший вошел в историю не оттого, что казнокрадствовал и сшибал неправедные доходы (кого этим удивишь, тем более в Сибири?), а потому, что стал первым и остался единственным, кто управлял вверенным ему регионом, так сказать, дистанционно. Сам он, любитель светской жизни и комфорта, безвыездно жил в Петербурге, а управление передоверил иркутскому губернатору Трескину. Нетрудно представить, как в таких условиях развернулся Трескин, старательно и вовремя отстегивавший Пестелю долю.

Сохранился то ли анекдот, то ли быль. Однажды император Александр обедал у себя во дворце с несколькими высокопоставленными сановниками. Присутствовал и Пестель. Как-то, глянув в окно, император спросил князя Меншикова:

– А что это там на березе чернеется?

Князь, известный острослов, сокрушенно развел руками:

– Глазами слабоват, ваше величество. Лучше бы вам Пестеля спросить. У него взор столь острый, что он, сидя в Петербурге, прекрасно видит отсюда, что делается у него в Сибири…

Гораздо позже, во второй половине XIX века, сибиряк С. С. Шашков (человек с университетским образованием) с горечью напишет: «История сибирской администрации – это длинная повесть о страданиях края. Сибирь не знала крепостного права, но она знала административное бесправие».

Именно так и обстояло дело. Обязательно нужно уточнить, что злоупотреблениям способствовала опять-таки специфическая административная система. Уж не знаю, какая «умная» голова ее учредила, но жизнь казнокрадам и взяточникам она несказанно облегчила.

Дело в следующем. Всякий губернатор располагал своей администрацией, именовавшейся «губернское правление». Вот только в России губернские правления были подчинены губернатору, а в Сибири – нет. Там у правления имелся свой председатель, отнюдь не склонный ломать шапку перед губернатором. В официальном документе 1840 года отмечалось: «Губернатор был надзирателем порядка в присутственных местах; но все чиновники, к надзору ему определенные, не состояли в его ведомстве и даже за ним самим надзирали».

Как писалось в том же документе, в работе хозяйственного управления губернатор мог принимать «одно только случайное участие». Думаю, читатель легко представит, как могут развернуться вороватые хозяйственники, когда всякий надзор и контроль за ними отсутствуют…

Немалую власть на местах забрали не только исправники, невысокого звания чиновники, но даже волостные писаря. В России последние числились ниже плинтуса, довольствовались медными копейками, серебряной мелочью, в лучшем случае рублем – а вот в Сибири стали персонами с немаленьким доходом.

Положение немного улучшилось с учреждением при Николае I Отдельного корпуса жандармов. Вся территория Российской империи была разделена на жандармские округа и управления – появился и Сибирский жандармский округ с центром в Тобольске, а потом в Омске. Возглавлявшие округа и отделения офицеры полномочия имели немалые и умели наладить широкую сеть информаторов. До самой революции жандармский корпус так и остался, смело можно говорить, единственным некоррумпированным государственным учреждением. Эти ребята взяток не брали ни у кого и никогда, при любой погоде. Кое-какие грешки за жандармами водились – иные шустрые парни порой сами устраивали «подпольную типографию», чтобы потом ее «накрыть» и получить очередную звездочку либо орденок. Однако даже самые заядлые враги жандармов, разномастные революционеры и либералы-интеллигенты, обвинявшие противника во всех смертных грехах (порой совершенно безосновательно в пытках и изнасилованиях), никогда не смогли зацепиться за случаи взяток. Ну вот не брали жандармы на лапу, и все тут…

Первое время борьба с «излишествами нехорошими разными» шла серьезная. С подачи жандармов было вскрыто немало случаев вопиющих злоупотреблений и откровенного произвола чиновников, причем речь шла отнюдь не о мелкой рыбешке. Отчеты жандармы, подчинявшиеся только своему столичному начальству, писали, «невзирая на лица», присматривали за всеми, от мелкой сошки до губернаторов.

Однако постепенно жандармский напор откровенно ослаб, а «критическая направленность» отчетов заметно сгладилась. Отнюдь не по недостатку энергии или желания. Просто-напросто жандармы оказались в положении иного честного шерифа из американских вестернов, при всей отваге не способного справиться с созданной «плохими парнями» системой. На этот счет тоже давно имеются русские пословицы: «Один в поле не воин», «Плетью обуха не перешибешь».