Французы ссылали в ту же Канаду на вольное поселение всевозможных мелких преступников и гулящих девиц – но и от этого контингента трудно было ожидать дельной работы. Появились, конечно, и там охотники, земледельцы, ремесленники и купцы, но держали их в ежовых рукавицах. Когда в Канаде поселенцы попытались создать хотя бы жалкое подобие местного самоуправления (очень трудно решать каждый пустяк через заокеанскую метрополию), мгновенно вмешался губернатор и все пресек в корне. Не по самодурству характера, а выполняя инструкции «центра»: в колониях следует обойтись без всяких вольностей и самодеятельности, решать что бы то ни было может только король и те благородные господа, коих он соизволит назначить управленцами. Наконец, иным смельчакам-путешественникам просто-напросто запрещали уходить в те или иные районы, необжитые и неосвоенные – мало ли какие опасные мысли им вдруг в голову придут в отдалении от власти? Именно из-за малочисленности населения своих колоний и крайней забюрократизированной тамошней жизни Франция в конце концов лишилась в пользу Англии своих американских колоний. Хотя в XIX веке в Англии обитало не более 8 миллионов жителей, а во Франции – 19.
Англия восполняла «кадровый голод» всеми средствами, какие только могла придумать. Добровольное переселение поощрялось, но гораздо больший размах приняла принудительная поездка за океан за казенный счет. В ссылку отправляли и участников всевозможных мятежей (в Англии XVII–XVIII веков – дело нередкое), и нищих с бродягами (существовал длиннейший, подробно разработанный список подпадавших «под статью» категорий).
В американских колониях их всех преспокойнейшим образом продавали, и они оказывались на положении форменных рабов, как минимум на семь лет. Хозяин мог их избить, пытать, убить, не понеся за это сплошь и рядом даже символического наказания. Более того: от хозяина зависело, останется ли человек рабом или уйдет на волю после окончания этих семи лет. Если хозяин с честнейшими глазами заявлял судье, что означенный работник – лодырь, скандалист, а то и мелкий воришка, то бедняге продлевали срок. Надевали железные ошейники, о сбежавших без всякой политкорректности и толерантности писали в газетах: «Сбежал белый раб, приметы такие-то, поймавшему – вознаграждение…» Последние такие газетные объявления отмечены перед самой Американской революцией…
В бумагах английского суда того времени сохранился многозначительный пример. Преступнику, приговоренному за что-то тяжелое к смертной казни, предложили заменить виселицу на пожизненные работы в американских колониях. Приговоренный, не особенно и раздумывая, отказался. Можно себе представить, каким адом была работа на плантациях и каково обращение хозяев с белыми рабами, если некоторые предпочитали плантациям виселицу…
Примерно то же самое происходило и в Австралии. Туда отправляли в кандалах порой вовсе уж за мелкую кражу, за какую в европейских странах посадили бы на месяц-другой (а в России выдрали плетьми и выставили на все четыре стороны). А случалось, и за попытку создать профсоюз (1834 год) – в тогдашней Англии деяние уголовно наказуемое. В Австралии ссыльных точно так же за небольшие деньги продавали вольным фермерам, практически в рабство. Они порой так и работали – в кандалах, под постоянной угрозой кнута.
Но и это еще не все. Не какие-то одинокие извращенцы, а многочисленные и хорошо организованные шайки усердно отлавливали на улицах детей – как легко догадаться, из семей самых что ни на есть бедняков, которые в суде правды ни за что не найдут. Детям приходилось еще хуже: их в Америке «отдавали в услужение» или «учиться мастерству» – и затягивалось порой это рабство гораздо дольше, чем у взрослых. Точное количество этих несчастных детей так никогда и не подсчитал ни один историк, но по косвенным данным (и похвальбе кого-то из «ловцов», не скрывавших своего предосудительного занятия), их были тысячи и тысячи…
Ссылке в Сибирь буквально столько же времени, сколько и освоению русскими Сибири. Еще в 1586 году в Тобольске учредили Разбойный приказ, отправлявший за Урал преступников, беглых крестьян и участников всевозможных народных мятежей вроде знаменитых Соляного и Медного бунтов. Но это где-то даже была и самодеятельность – очень уж мало подлежавших ссылке попадалось. Да и русских в Сибири по пальцам можно было пересчитать. Так что быстро заработала та самая сибирская специфика. Во-первых, при тогдашнем сибирском малолюдстве чересчур накладно было бы строить для сосланных особые тюрьмы и отвлекать людей для их охраны. Во-вторых, не менее накладно было бы кормить заключенных за казенный счет, притом что работать они не работали бы.
Поэтому с самого начала установилась своя система. В самом начале в Сибирь ссылали чем-то провинившихся казаков и стрельцов. В Сибири их автоматически зачисляли в особую категорию «служилых людей» – на военную службу с денежным, соляным и хлебным довольствием. Ограничение на них налагалось одно-единственное: запрет покидать место поселения.