Сибирь и сибиряки. Тайны русских конкистадоров

Князь Кропоткин, до того как удариться в политику и стать отцом-основателем анархизма, совершил несколько путешествий по Сибири и Дальнему Востоку. И оставил интересные записки: что сибиряк «сознает свое превосходство над русским крестьянином», что о России и о «расейских» сибиряки частенько отзываются прямо-таки презрительно и само слово «расейский» считается обидным.

Приехавший несколькими годами спустя в Сибирь на службу чиновник Суворов развил тему: «Это слово „российские“ имеет глубокий, даже политический смысл. В нем заключается представление о России как о чем-то отдаленном, не имеющем родственного, близкого соотношения ее к стране. В Иркутской губернии мне даже приходилось слышать слово „метрополия“ вместо „Россия“».

А вот это уже звоночек, господа мои. Прекрасно известно, чем кончились такие разговоры и употребление подобных терминов в обеих Америках. Кстати, Суворов, безусловно, пишет не о крестьянах, вообще не о простом народе – ну кто бы из «простых» знал тогда слово «метрополия»? Речь явно идет о людях с образованием…

Другой чиновник, Кауфман, попавший на Амур, отмечал, что тамошние крестьяне «выглядели настоящими американцами, не похожими на русского мужика». Поскольку им была свойственна «необыкновенная восприимчивость к новизне, отсутствие всякой рутины, проявляющееся в его земледельческом хозяйстве».

О сибирском чувстве собственного достоинства, несравнимом с русским, оставил воспоминания писатель Гарин-Михайловский: «Здешний сибиряк не знает даже слова „барин“, почти никогда не видит чиновника, и нередко ямщик, получив хорошо „на водку“, в знак удовольствия протягивает вам для пожатия свою руку». Он же подметил «сбивчивое» отношение к России сибиряков: порой «российский плуг», «российский пахарь» произносят с уважением, а порой от простой крестьянки можно услышать: «А что в глупой России умного может быть?»

Власти еще при Николае I всерьез (но часто без реальных к тому оснований) стали опасаться сибирского сепаратизма. В 1848 году видный государственный чиновник П. И. Небольсин представил в Военное министерство прямо-таки панический доклад, где писал: «России пока что не следует занимать территории на Амуре, поскольку в Сибири существует сильный „внутренний враг“ – в лице ссыльных, в том числе поляков, старообрядцев, беглецов из европейских губерний и много кого еще». Лексика примечательная: «Надобно убить этого врага, надобно убить, с корнем вырвать мысль, укоренившуюся в сибиряках, что „Сибирь совсем не Россия“, что „Россия сама по себе, а Сибирь сама по себе“». По Небольсину, такие настроения могут со временем навести сибиряков на мысль о повторении опыта Северо-Американских Штатов. Сибирь, по его глубокому убеждению, еще не готова к самостоятельным контактам с цивилизованными народами, ибо «симпатии сибиряков могут легко обратиться в сторону американцев».

В общем, доклад Небольсина остался без всяких последствий – возможно, еще и потому, что никто не представлял, как, собственно, следует «убить, с корнем вырвать» опасную мысль (хотя Небольсин вообще-то, учитывая последующие события уже XX столетия, оказался пророком).

Вопреки точке зрения Небольсина Россия все-таки присоединила территории по Амуру и вышла к Тихому океану. Однако теперь уже неоднократно упоминавшийся в этой книге амурский губернатор Муравьев-Амурский стал бить в те же колокола. Он с некоторой насмешкой упоминал о господствовавшем в Петербурге предубеждении, «что Сибирь рано или поздно может отложиться от России». Но в то же время сам теоретически допускал такую возможность, усматривая главную опасность даже не в ссыльных поляках, а в крупных сибирских купцах и золотопромышленниках, которые, по Муравьеву, «не имеют той преданности государю и отечеству, которые внутри империи всасываются с молоком». Тревогу бил не так рьяно, как Небольсин, но беспокоился всерьез. Черный юмор в том, что в то же самое время некоторые не особенно обремененные интеллектом чиновничьи головы в Петербурге на полном серьезе опасались, что Муравьев отложит Сибирь от России и превратит в самостоятельное государство с самим собой во главе (чего у Муравьева никогда и в мыслях не было).

Короче говоря, с определенного времени призрак сибирского сепаратизма стал сущим пугалом и модной темой для столичных газет. Особенно усердно на этой ниве трудились «Московские ведомости» (не какой-нибудь бульварный листок, а весьма серьезная и авторитетная газета), регулярно потчуя читателя страшилками: вот-вот, не сегодня-завтра, от Урала до Тихого океана громыхнет всеобщее восстание, и Сибирь по примеру США объявит независимость. В роли злодеев-сепаратистов попеременно выступали то сами сибиряки, то ссыльные поляки.