Сибирь: счастье за горами

– Не просто бывал, – сказал Сенчин. – Он тут погиб. Чуть дальше, за поворотом, стоит памятник на том месте, где он утонул.

– Ничего себе, – сказал я. – Так ведь и Аввакум тут тонул, в Байкале.

– Ну Аввакум выжил, – сказал Сенчин. – А Вампилов – нет. Аввакума, наверное, сразу вытащили из воды. А Вампилова некому было вытаскивать, он плыл на лодке вдвоем с товарищем. Лодка перевернулась. Говорят, что ударилась о топляк. Товарищ смог залезть на перевернутую лодку и стал ждать, когда его спасут, а Вампилов не стал ждать, поплыл к берегу. Доплыл – и умер, сердце остановилось. Вода-то холодная.

– Да, – сказал я, – очень холодная. Я не стал купаться.

– А в Байкале, в общем, и не купаются, – сказал Сенчин. – Не то место, чтоб купаться.

– Может, он пьяный был, – предположил я. – Вампилов.

– Может, и был, – ответил Сенчин. – История умалчивает. Но купаться тут точно не надо, ни пьяным, ни трезвым. У самой поверхности вода может показаться теплой, особенно летом, в жару, но на глубине в метр уже ледяная. Так что Аввакуму повезло, что он выжил.

– А ему вообще везло, – сказал я. – Он пишет про страшные мытарства, но при этом умудрился все вытерпеть, книги написать. Очень фартовый дядька был этот Аввакум. Десять лет странствовал по Сибири, и еще потом четырнадцать лет просидел в земляной тюрьме, представь, какая сила духа нужна, чтоб это вынести. Сейчас я вот думаю, что в земляной тюрьме он не сидел. Был я однажды в Салехарде, видел тундру, невозможно там четырнадцать лет в яме просидеть. У Аввакума было много сочувствующих по всей стране. Думаю, его надзиратели отправляли в Москву доклады, что арестант сидит в яме, как и приказано, а на самом деле его как минимум выводили погреться в теплую избу. А скорее всего, он залезал в яму, только если приезжало начальство для проверки.

– Циничный ты, – сказал Сенчин.

– Нет, я просто тоже сидел. Умный человек в тюрьме всегда найдет способ облегчить себе жизнь. Там начальство само намекает, мол, подкинь немного на хлеб, и мы тебе всё устроим…

– Все равно так нельзя, – возразил Сенчин. – Ты подходишь к прошлому с меркой настоящего.

– Да, – согласился я. – По себе меряю. Плохо это, конечно.

– Но как еще измерить, – спросил Сенчин, – если не самим собой?

На это я не возразил.

Поздним вечером того дня в небе над Байкалом я впервые в жизни увидел падающую звезду, метеор. Но загадать желание не успел.

III Погружаясь

Сергей Шаргунов [15] Сто друзей

Собиралась гроза, надвинулись мощные тучи, вихрь поднимал и кружил пыль, швыряя в глаза и за шиворот. Пыли становилось все больше, мы приближались к месту назначения.

Высокие стены бывшего тракторного завода простирались вдаль – настоящий мертвый город. Под ними покоились кирпичи и бетонные обломки, торчали ржавые железяки. Отсутствие крыш, оконные провалы, облезшая голубая краска…

Ветер крутил черно-серую пыль между стенами, уносил до небес и, казалось, так насыщал эти низкие тучи.

Виктор Евгеньевич, прямой, с морщинистым приветливым лицом и светлыми глазами, в светло-сером пиджачке, неспешно вел меня по советскому акрополю и негромко объяснял:

– Работников – двадцать две тысячи, тракторов – тридцать три тысячи в год. Вся молодость моя. Начинал я помощником мастера. И так до начальника цеха. Вся жизнь!.. Разные трактора делали… На нашем дизельном целину пахали…

– А потом?

– А потом не стало ничего, ни завода, ни зарплаты. Так и жили без всего, но я хоть выжил, вот до пенсии дотянул. Да разве во мне одном вопрос? Правильно говорят: не имей сто рублей… Сколько здесь друзей настоящих было. Сто точно наберется! Ты себе только представь!

– И вы их всех помните?

– Конечно, а то! Как будто вчера вон в том цеху с Димкой Комаровым из чугуна детали отливали. Задний мост, корпус двигателя… Ты пойми, для меня ж это не просто камни, я про каждый закуток могу целый день говорить. Кто спился, а кто… Барышников утонул, Нефедов Серега сел, Кружков в бандиты пошел, ну и сгубил себя, Мишка уехал, однокашник мой, и нет вестей, вроде таксист у вас в Москве, Захаров Колька и вовсе… – Худой рукой он ловко очертил ноль вокруг шеи и перекрестился.

Он шевелил узкими губами, перебирая имена, не для меня, а для чего-то еще, отражая небо и развалины отсутствующим взглядом.

– А дружили как? – спросил я.

Он не отвечал; туча раскинулась огромным небесным заводом с лиловой проходной, серыми корпусами и черными дымными трубами.

– В гости ходили. Помогали… До получки занимали и просто… вообще… Всяко бывало. И драки тоже.

– С друзьями?

– Не знаешь разве как… Подерутся, потом обнимутся. Вот тебе случай. Недавно было, уже завод сломали, Ермолаев с Гордеевым пили-пили во дворе и за чё-то поспорили. Ермолаев давай его душить, а Гордеев ему ножом. Увезли Ермолаева в больничку, и протокол составили, а он ничего на друга своего не говорил. Посадили, значит, Гордеева, а у него жена, дети, и стал Ермолаев всюду возмущаться и письма писать: «Как так? За что друга моего посадили? Он ни в чем не виноват…» Но не помогло…

– Такая дружба?