Сибирь: счастье за горами

И так к Новому году все тоже стягивается в один узел: и охотники подтягиваются, у рыбаков тоже вроде итога, кто уже и сети выбрал, и удочки прикрыл. И уже далеким бесконечно кажется и тот осенний ледок в озере, где у дяди Ильи «морда» стояла, и первый налим, и нырило под тонким льдом. Все уже зимнее, глубокое, снежище дак снежище, морозяка дак морозяка, без дураков, и двадцать градусов как отдых. И люди на улице стеклянно-заскорузлые, бороды, усы, оторочки шапок – все белое, звонкое, в сосульках, а зато в тепле еще сильнее живятся, отходя, и краснее рожи, и глаза веселее, и руку тянут и жмут крепче, и снова кто-то что-то спрашивает, как и чё, сколь кого добыл, как с рыбалкой и чё соболь. Спрашивает, чтобы, выслушав, потом самому рассказать, обрушить трудовое одиночество, завалить подробностями, убедиться, что у Васьки, Генки, Петьки та же история: забил соболь, падла, хрен на капканья, и мыша море, приваду приел, да животка задохлась в озере, да и ладно, главное, что все дома, живы, и техника рядом, накрыта, и собаки сытые.

Вот и соседка, бабушка из Зотина, из гостей прилетела на вертолете, ее под руки выводят, и грохот, и снежная пыль, а бабушка только головой качает-мотает, ох, слава тебе Господи – дома! И от толчеи этой, гомона так богато на душе делается, что, пока не опростаешь ее в рассказе ли, повестухе, не успокоишься.

Дмитрий Захаров [35] Тоннельный синдром

От этого разговора странно было ждать хорошего. Что такое Сергею могло понадобиться, чтобы непременно лично? Что вообще Сергею могло понадобиться? От него? Как переизбрался два года назад, так и свалил в туман. И, между нами, слава богу. А теперь вдруг – на вот.

Иди на хер, Серега! Все время, пока мистер мэр с этой своей сволочной расслабленностью курлыкал вопросительно, как жизнь да как дети, хотелось заорать яростно, швырнуть трубу в стену – чтоб в брызги – и выдрать, выдрать эту улыбающуюся Серегину рожу из башки!

Нет. Все время хотел, а выдавил только: «Ну давай в пять, что ли, если в пробку не встану».

Если человек говорит, что хочет яблоко, но все время берет банан, значит, на самом деле он хочет банан. Ну вот и жри теперь этот банан, идиот, жри!..

По дороге показывали закат – розово-гламурный, такой приторно-нежный, будто и не у нас в Сибири, а где-нибудь на морях, в инстаграмно-открыточном вранье. Смотришь и думаешь, что это какие-нибудь вредители навели – чтобы подразнить нас: вон, дескать, как люди живут, за морем житье не худо, так-то. А посмотри на себя: что у тебя есть, кроме этого самого заката, да и тот тебе положен один раз в пять лет? Посмотрел, и будет. Давай-давай, вон справа передовые кварталы Сосновоборска уже выдвинулись на позицию – лучше пялься на них, они наши, укорененные, привычно-девятиэтажные. Наши братья Ночного дозора, которые стерегут нормальных и одичалых друг от друга. А кто из них кто и где тут мы – ну сам догадайся, умный же.

Хотя умный, конечно, ни в жизнь бы по звонку Сергея не сорвался.

* * *

Ехал вроде и недолго, но встал перед самым городским КПП и бесконечно ждал, пока маленький белый автобус, даже автобусик, замызганный ПАЗ, чумазая автокозявка, изрыгает пассажиров. Они всё выходили и выходили, будто в кишках этого самого ПАЗа открылся потайной люк в китайский торговый квартал и оттуда запихивают все новых переодетых солдат армии вторжения. Их хватило бы на два нормальных автобуса. На три, если не частить.

Вылупившись из яйца-ПАЗа, они отряхиваются и идут знакомой дорогой к обочине, от которой сразу начинается тропа в лес. То есть это только кажется, что в лес. Минуты три по тропе неспешным шагом, и ты окажешься у дыры в зоне. Скользнешь сквозь безобразную прореху в колючей проволоке – кто-нибудь еще и добрососедски придержит край – и еще через три минуты обнаружишь себя на другой автобусной остановке, такой же, только уже внутренней.

Это называется «режим».

Режимная «Девятка» – город-без-названия, город – номер ящика, забытый секретик в лесах Красноярского края. Советский ядерный меч, который понапрасну пытались переплавить во что-нибудь годное в хозяйстве, да так и бросили посреди дороги.

Теперь это город-по-привычке, предназначение которого закатилось за шкаф. Вот оно было, а вот его нет.

Хотя тот же Енисей, та же тайга, тот же периметр из колючей проволоки. Пропуска, КПП, ж/д станция «Соцгород». Даже тот же слегка удивленный медведь на гербе, рвущий на части атомное ядро. Медведь-атомщик. Медведь – проникатель в тайну атомного ядра. Есть же такое слово, «проникатель»? Или это не про медведя, а как раз про тех солдат вторжения, которые уже пересекли черту секретного города и снова залезают в автобус-пищевод?

Проникатели. Проникающие.

К окну машины подошла «дубачка» – всепогодная тетка в нелепом веселеньком камуфляже, проверяющая документы на въезд. Взглянула на картонку со старой фотографией, на которой оттиснуты чернильные серп и молот. Давно уже серп с молотом завяли, а контора, которая их шлепает, – есть.