Сибирская эпопея

12 июня корабли обменялись сигналами трубы – так переговаривались капитаны. Было решено, как и планировалось на совещании перед выходом в море, изменить курс и идти на северо-восток – туда, где предположительно находилась Америка. Однако несколькими часами позднее случай полностью выявил непростой характер Стеллера. С верхней палубы он заметил пятна планктона, а также несколько чаек и крачек. И заявил со свойственной ему категоричностью, что земля, по всей вероятности, находится недалеко – на юго-востоке. Сейчас нам известно, что он ошибался, что по указанному им курсу корабли плыли бы все дальше и дальше по Тихому океану, и единственным берегом в том направлении стала бы Новая Зеландия. Беринг и его офицеры не изменили принятого решения. Эта история, не имевшая последствий для экспедиции, могла бы быть быстро забыта, если бы она не высветила антагонизма между Стеллером и командой, антагонизма, не утихавшего, главным образом, из-за характера и поведения молодого ученого. Начиная с того дня, это противоречие переросло в открытую вражду. Стеллер никогда не упускал возможности сострить или сыронизировать, но не выносил шуток в свой адрес. Он был неутомим, сейчас, наверное, сказали бы – гиперактивен. Он не терпел возражений и не признавал субординации. У него было множество достоинств, однако смирение не входило в их число, и очень быстро он настроил против себя всех, включая самого последнего юнгу. Когда он, ни на секунду не сомневаясь, что цель экспедиции близка, что до нее осталось плыть не более суток в указанном им направлении, категорически потребовал изменить курс корабля,⁹¹ штурман Хитрово ответил: «русский флот не меняет курс из-за планктона».⁹² Стеллер впал в ярость и помчался в каюту к командору. Однако Беринг уже был сыт по горло гневными вспышками адъюнкта. Он лишь удивленно приподнял брови и отвернулся. Стеллер, по-прежнему убежденный в своей правоте, в том, что они были буквально в двух шагах от открытия, записал в дневнике: когда цель была близка, когда следовало лишь проявить здравый смысл, команда все испортила! Экипаж вышучивал или полностью игнорировал любое мнение, которое не исходило от моряков, словно знание правил навигации автоматически влекло за собой ученость и умение логически мыслить!⁹³ С этого дня все перестали обращать внимание на рассуждения и предположения ученого. «Вы не моряк», – неизменно слышал Стеллер, не прекращавший, несмотря на свою неопытность, вмешиваться в управление кораблем и бесконечно строивший гипотезы о нахождении ближайших земель. Надо полагать, что матросы, изъяснявшиеся по-русски на своем жаргоне, были не особенно куртуазны. Стеллер стал объектом постоянных насмешек. Экипаж считал его надутым умником, ничего не смыслившим в морском деле, и к тому же еще – чужаком. Его называют «командорчиком». Прозвище выводит его из себя, – потому, возможно, что выдает его комплекс, связанный с небольшим ростом. Жизнь на борту, на нескольких десятках палубных метров, под градом насмешек, становилась с каждым днем все труднее. Спасением была лишь каюта, которую он делил с Берингом, и защита командора. Тем не менее Стеллер даже не думал менять свое поведение или хотя бы прекратить во все вмешиваться с видом «всезнайки».

Уже две недели как корабли потеряли друг друга из виду. Туман, не-прекращавшиеся ветры и волнение вынудили Беринга и Чирикова увеличить дистанцию между кораблями. На одном были спущены паруса, чтобы ветер не сорвал их, а другой продолжал идти в тумане. В какой-то момент они сблизились и 20 июня оказались на расстоянии менее десяти миль друг от друга. Конечно, такой ход событий обсуждался заранее, и каждый из капитанов продолжил плыть заданным курсом, надеясь, что корабли встретятся в другой части океана. Никто еще не знал, что им больше не суждено увидеться. Беринг и Чириков помимо своей воли вступают в гонку – кто первым (а на самом деле вторым) достигнет северо-западных берегов Америки.