Сибирская сага. Афанасий Бейтон

Потом были встречи в Кремле. Точнее, не встречи даже, а участие в помпезном ритуале. В Посольский приказ его вызвал сам брат царицы, всесильный боярин Лев Кириллович Нарышкин. В богатой горнице дворца, увешанной дорогими персидскими коврами и картинами, уставленной шкафами с толстыми книгами и свитками и дорогой посудой, в высоком кресле восседал Нарышкин. Был боярин молод. Намного моложе Бейтона – наверное, еще и тридцати лет не было. Хорошо сложен, красив собой, хотя следы любви к зелену вину и сладкой трапезе уже были заметны. На холеном лице застыло высокомерное выражение, но глаза были живые и цепкие, какие-то с чертовщинкой. Бейтону пришлось еще раз, со всеми принятыми уничижениями и стенаниями, рассказать об осаде Албазина, о своих «обидах», о «беспорочной службе государю московскому аж сорок лет».

Выслушав доклад Бейтона, и произнеся правильные милостивые слова в ответ, Лев Кириллович неожиданно быстро поднялся и подошел к Бейтону:

– А что, полковник, готов еще служить али на отдых просишься?

Бейтон растерялся. Хотел бы он на отдых? Да, конечно, хотел бы. Устал до последних чертей. Только как же без привычных забот? Не проживет он. От растерянности он начал говорить о другом:

– Не полковник я, боярин, хоть полком командовал. Государем Федором Алексеевичем жалован полуполковником.

– Я сказал, что полковник – значит, будешь полковник, – небрежно бросил Нарышкин. – Ты мне дело говори.

– Что сказать, боярин? – от усталости в Бейтоне прорвались злость и безразличие. – Стар я – это правда. Шесть десятков лет копчу небо. И устал я изрядно. Из похода в поход вся жизнь прошла. Хотел бы на отдых. Но пока с коня не падаю, и саблю держать не разучился. Значит, служить буду. Об одном прошу: отпустить меня обратно в Сибирь.

– Ишь ты, как? В Сибирь. А коли ты мне здесь нужен будешь? – теперь удивлен и несколько раздражен был сам Нарышкин. Видимо, ожидал другого.

– Я своим скудным умишком так раскинул, – проговорил, слегка ерничая, Бейтон, – что здесь желающих быть на глазах у владык Руси будет всегда предостаточно. А вот в Сибири верных людей найти, да с местными обычаями знакомых, будет непросто.

– А ведь дело говоришь, полковник, – помолчав, усмехнулся в ухоженные усы Нарышкин. – Хотя и странно. Мы в Сибирь ссылаем, а ты сам просишься. Как понимать?

– Тут такое дело, боярин, – начал Бейтон. – Здесь я – старик без роду и племени, Бутурлинскому забору двоюродный плетень. Не знатен. Не богат. Быть мне здесь всегда на посылках. Там же я – Афанасий Бейтон, атаман казачий, которого от мала до велика знают и уважают.

– Смел ты, старик, – задумчиво проговорил вельможа. – С первым боярином государства как с кумом разговоры ведешь. Хотя, что это я? Я же сам начал. Мне и заканчивать. Слушай меня, полковник. Ты мне нравишься. Не за Албазин (до этой крепостицы на краю света мне нет дела). Просто, считай, что мне заблажило. Про твое звание и поверстание в дворяне московские, что Васькой Голицыным обещаны, я сам побеспокоюсь. И про Сибирь твою соглашусь. Говори, что еще просишь? Что-то на меня добрый стих накатил. Проси, старик. Отказа не будет. Слово Нарышкина. Деревеньки? Рубли?

– Есть у меня небольшая вотчина и поместье, государем жалованное. Да много ли мне, старику, нужно? Для себя просить не стану. Сынов у меня четверо. Воины храбрые, умелые, верные. Каждый и саблей и ружьем всяким владеть обучен, с разных языков толмачить умеют. Прошу их к делу приспособить.

– А что? Умелые воины, да еще и толмачи, могут сгодиться, – задумчиво проговорил Нарышкин. – Ты, вот что, ступай, полковник. А я подумаю. Может, и найду им местечко. Да и про тебя не забуду. Иди.

* * *

Бейтон дохлебнул чайную горечь из плошки. Хорошо стало, прозрачно как-то. Как же правильно жить здесь, подальше от двора с его непонятными игрищами, от всех этих важных дел и людей. Все там для него чужое. Даже дом родной стал чужим. Перед отъездом по деревням своим проехался. Хоть и не процветали они, как в прежние годы, но все исправно. Преемник Архипа справлялся, за что был пожалован рублем.

Непонятно, чьими молитвами, но удалось пристроить детей. Андрей с Яковом были определены сынами боярскими в Москве, Иван – в Тобольск. Младший, Федор – толмачом в Сибирский приказ. До сих пор все служат благополучно. Не в вельможах и генералах, но честно. Сам же Бейтон вернулся в Сибирь сразу, как только уладил все дела в столице. Так и живет с тех пор. В разных острогах и городах служил. Был и головой, и приказчиком, и воеводой. Главное – жил на своей земле.

Давно он понял, что своя земля – не та, которой ты владеешь, не вотчина, не поместье. Своя земля – это та, которую ты собой наполнил, ороднил, обогрел своим теплом. И уже не ты владеешь землей или она – тобой, а вы с ней – одно целое. Здесь, на такой земле, ты и живешь в воле. Не в государевой прихоти, но в согласии с миром и собой.

* * *

– Ну, что, казаки, хватит отдыхать, выступать пора! – проговорил Бейтон, вставая.

– И то правда, батюшка! – опять за всех ответил Андрей. – Пошли на коней, братья.