Сибирская сага. Афанасий Бейтон

– Бедно стало на Москве. Голодно. Дорого все. Да и дома нехорошо. Не то, что при Арине Андреевне. Из всех слуг только я с женой остались. Остальных Петр Иванович, сын Ивана Васильевича, в деревню услал. Говорит, нечего вам тут прохлаждаться. В поле работать надо. Раз в три дни бабы приходят от него. Прибирают. Да моя бабка за скотиной какой-никакой смотрит. Мы все добро храним. Все, как при матушке Арине Андреевне было. У Бейтона привычно кольнуло в груди при произнесении имени жены. Чтобы скрыть это, он нарочито грубо прикрикнул:

– Хватит причитать. В дом веди!

Старый полковник и сейчас помнил трепет, с которым входил в их дом, в их с Ариной дом. Спасала неряшливость. Нет, не грязь – старые слуги старались поддерживать чистоту. Но при Арине каждый кусочек дома был живым и дышащим, был наполнен ею. Теперь дом был просто домом, пустым жилищем. Одним из многих жилищ, которое Бейтону еще предстояло обжить.

Тогда он оставил Степану и сыновьям денег для покупки всего необходимого для жизни, надел свой лучший кафтан, взял несколько собольих шкур, отрезов цинского шелка и поспешил памятным путем к дому Ивана Васильевича. Точнее, теперь – Петра Ивановича Бутурлина.

Дом изменился мало, был теплым и большим, как и прежде. Не было только его друга и покровителя. Бейтона еще помнили, хотя и не все. Но провели к молодому хозяину быстро. На счастье, тот был дома. Петр Иванович был в домашней рубахе и явно после бурно проведенного вечера накануне. Тем не менее, приветствовал он Бейтона вполне вежливо. Приказал подать закуски (не русские, как при отце, а больше польские) и крепкую выпивку. Да, вчера, наверное, хорошо погулял юноша, – подумал Бейтон, увидев, каким взглядом хозяин встретил слугу, несшего стеклянный графин с хмельной жидкостью.

Помянули отца, помянули Арину, которую Петр звал сестрой; Бейтона же величал дядюшкой. Бейтон не противился. Поправившись, хозяин приступил к расспросам. Впрочем, видно было, что жизнь Бейтона ему не особо интересна. Потому и вопросы были в основном про сибирский холод да сибирское богатство. Про войну даже и не спросил. Узнав, что прибыл он по воле князя Василия Голицына, погрустнел, а потом начал рассказывать про московскую жизнь. А жизнь в Москве была бурной.

Вскоре после больше напоминавшего бегство отъезда Бейтона в Сибирь, скончался государь Федор Алексеевич. На престол были избраны его братья Петр и Иван. Но Петр был мал годами, а Иван слаб здоровьем. Всю власть захватили Нарышкины и Матвеев (Бейтон помнил этих важных бояр). Однако длилась их сила недолго: восстали московские стрельцы, которым больше года задерживали жалование и всячески их притесняли. Бояр поубивали. А власть перешла к старшей сестре царей – Софье Алексеевне. При ней и взошла звезда князя Василия. Только опять, как оказалось, ненадолго.

Воеводой сильным он не был, зато гордым был до чрезвычайности. Два раза на Азов ходил. На то подати подняли, стрельцов от их лавок да ремесел отрывали постоянно, а Азов так и не взяли. От того пошло в Москве великое смущение. И вот пока Федор Головин подписывал мир с цинами, в Москве опять поменялась власть. В войне Петра и старой царицы Марии Кирилловны с правительницей Софьей победа досталась Петру. Софью отправили в монастырь. С ней пала звезда и князя Василия Голицына. Потому судьба Бейтона пока непонятна. Впрочем, сам Петр – а, главное, посол Головин – в чести у новой власти. Авось и пронесет.

Бейтон не очень расстроился, что его запоздалый взлет в придворной карьере не состоится. Однако попросил Петра Ивановича о помощи.

– Мне, Петр Иванович, в эти дела лезть уже ни сил, ни воли нет. А ребяток моих пристроить помоги. Старший, Андрей, воин знатный. Да и остальные – ребятки добрые. Помоги. Если будет возможность, замолви словечко. А мне одна дорога: домой, в Сибирь. Сросся я с той землей. Другой мне уж и не надо.

Младший Бутурлин явно не поверил Бейтону, но помощь и поддержку обещал. На том и распрощались. Молодой царедворец решил собираться в приказ, а Бейтон отбыл к себе. Выехав со двора, он почти опустил вожжи, благо народу по зимнему времени было немного, и медленно поехал к дому. О чем он тогда думал? Сейчас уже и не вспомнишь. Но главная мысль была о том, как же ему надоела Москва, едва он в нее приехал.