Сибирская сага. Афанасий Бейтон

Пехота цинов попыталась отойти к реке, но ядра доставали ее и там. Не скоро и далеко не все цины смогли усесться на бусы и отплыть, стараясь держаться подальше от русского берега. Но почти поспевшая пшеница выгорела дотла. Казаки едва не рыдали, глядя на погибшие хлеба. Бейтон понимал: произошло то, что не могло не произойти. Но и боль казаков он понимал: из запасов (отметить победу) выкатил на площадь две бочки вина. Выпили, покричали, успокоились.

С тех пор цины уж совсем не нагличали, но дозором обложили со всех сторон. Однако к Албазину близко подходить опасались. Так и стояли друг против друга. А время шло. Мир вышел только к лету. Худой мир. Земли по Амуру полагалось русским оставить. Албазину полагалось быть пусту. Правда, в договоре говорилось и о дружбе, и о торговле. Но Приамурье, политое потом и кровью, нужно было бросить. Священная земля маньчжур опять станет пустой.

Сотню казаков с самым ценным грузом Бейтон отправил пешим ходом, на спрятанных по заимкам конях, а сам с больными и слабыми (таких набралось почти семь десятков) остался у развалин Албазина. Крепость разрушили совсем. Большую часть валов просто взорвали, чтобы не стало и у цинов опоры в Приамурье. Цины после заключения мира вели себя хоть и с важностью, но вполне дружественно. Прибыв к Албазину (точнее, к тому месту, где он стоял), они выстроились в два ряда, а между ними прошли важные их старшины во главе с Лантанем.

Бейтон тоже, как мог, выстроил остаток своего отряда. Велел поднять стяг. Так и встретились. Лантань подошел к Бейтону совсем близко – между ними шага три оставалось. Только сейчас Бейтон понял, что цинский генерал тоже очень не молод. Тоже устал и рад, что все наконец кончилось. Неожиданно Лантань заговорил на мунгальском наречии, на котором прежде отказывался общаться. Бейтон знал этот язык.

– Скажи, почему ты и твои люди не согласились перейти на службу Сыну Неба? – Лантань говорил искренне. Он не понимал, но хотел понять. – Твоя старость протекала бы в теплом доме, в богатстве и довольствии. Твоим людям было обещано важное место, о котором могут только мечтать многие из народа маньчжур. Почему? Ты не поверил моему слову?

– Нет, поверил. Просто мы живем под другим небом. Ты своих воинов стегаешь плетью, а я называю братьями. Ты ждешь, что скажет каждый стоящий выше, а я слушаю свое сердце. Чтобы быть счастливыми, нам нужны не теплая постель и богатый обед, а мир с самим собой, перед глазами – поля без края и высокое небо над головой. Этого ты дать не можешь. У тебя самого этого нет.

Маньчжур побледнел. Наверное, сказанное Бейтоном сильно разозлило его. А может, и смутило. Но через миг его лицо опять обрело вид маски:

– Вы – дикари. Вы не понимаете и не принимаете небесный порядок, который, в конце концов, будет единым на всей земле. Но ты сражался, как доблестный воин. Мне жаль, что ты не способен принять истинный свет.

– Мне тоже жаль, что нам не удалось понять друг друга, – спокойно отвечал Бейтон. Он понимал, что мир позволяет ему не опасаться. Да и терять ему с его сединами было уже нечего.

– Мы дадим вам две лодки, чтобы добраться до вашего города. Прощай, русский тумэнчи.

– Прощай!

Лантань резко повернулся и по коридору из своих воинов прошел к берегу, где стояли его суда. Цины двинулись за ним. Через час у берега осталось только два буса, на которых Бейтону и его людям предстояло добраться до Нерчинска.

Глава пятнадцатая. Родная земля

Старому полковнику казалось, что уснуть ему так и не удалось. Однако неожиданно для себя он ощутил, что кто-то положил руку ему на плечо.

– Афанасий Иванович! Выступаем скоро. Уже и завтрак поспел. Лагерь сворачиваем, – проговорил молодой казак, приставленный Андреем к полковнику ради заботы.

Выходит, все-таки заснул. Как вставать-то не хочется… Точно, старость. Бейтон вспомнил, как еще недавно вскакивал при малейшей тревоге. А чтобы лагерь без него сворачивать взялись, прежде такого не было. Эх, старость. Хотел было наругаться, что прежде не разбудили, но передумал. О нем же заботились. Да и Андрей с ним.

– Спасибо, братец, пусть без меня едят. А мне, скажи, пусть чайную траву запарят, да покрепче.

– Сделаю, Афанасий Иванович.

Бейтон не вдруг поднялся. Накинул на себя кафтан; шубу оставил на телеге. Скоро потеплеет. Медленно (с утра ломило кости в ногах), спустился к озеру, плеснул на лицо несколько пригоршней воды. Немного полегчало. Сейчас чайного отвара попить – совсем хорошо будет. В последние годы он пристрастился к этому дорогому, но бодрящему напитку. В молодости довелось пробовать кофе. Тоже бодрит, но слабее. Да и чайная трава здесь дешевле, чем где бы ни было. Через Нерчинск уже много лет идут торговые поезда с этой травой в сторону Москвы. Конечно, не ее одну везут: шелк, пряности не забывают. Но сушеного чая больше всего. Про чай и повздорили забайкальские казаки и иркутский воевода в прошлом году: воевода хотел всю торговлю под себя забрать. Да Бог ему судья.