В самом Нерчинске остался только неполный казачий полк из четырех сотен городовых казаков. Потому людей на помощь Албазину воевода послать не может. Но просит их ради Бога держаться. Пока Албазин держится, цины не могут двинуть все силы на Нерчинск и далее. Чем сможет, воевода обещал помочь. Но было понятно, что новой зимовки не избежать. Бейтон начал к ней готовиться. Помня уроки прошлой зимовки, он сразу приказал заготавливать средств от цинги, ловить и солить рыбу, охотиться. В Нерчинск был отправлен гонец с просьбой о помощи – если не войсками, то припасами, оружием и порохом.
Поскольку цины не ушли, а лишь отошли на расстояние дневного перехода, припасы из Нерчинска доставляли с постоянным сбережением и оглядкой. Бейтон высылал из крепости караулы – встречать нерчинцев. Казаки все просили дозволения засеять поля возле крепости. Воевода понимал, что собрать урожай им не дадут. Но уж больно просили казаки. Махнув рукой на бессмысленность этих действий, он дал позволение. Правда, на посев выделил совсем немного зерна. Засеяли десятка три четвертей, почти сорок акров. Взошло дружно. Было невыразимо приятно смотреть со стены на зеленеющее пространство. Албазин начинал напоминать что-то живое – то, что было до осады.
Казаки принялись строить за стенами деревянные дома. Жить в сырых и темных (хоть и безопасных) схронах было уже тошно. Некоторые даже привезли женок из Нерчинска. Хоть Бейтон и понимал, что до исхода далеко, но возражать не стал: нужна человеку отдушина. Бог даст, все живы и останутся. А не даст – значит, так было суждено. Из Енисейска получил Бейтон и долгожданную весточку от Федора. В город прибыли новый воевода и новый казачий голова. Но казаки «дом Афанасия Ивановича» отстояли. С хозяйством все в порядке. Дети благополучны. Новым воеводой Андрей назначен пятидесятником. Яков при воеводе служит дьяком. Люди о нем говорят добрые слова. Не жаден, справедлив. Воевода им доволен. Младшие дети тоже благополучны. У Федора – радость: родился сын, которого крестили перед Пасхой именем Афанасий. Бейтон даже прослезился, читая корявые строки, написанные под диктовку старого друга (сам Федор писать не умел). Хоть что-то в порядке в этом мире.
Да и в Албазине жизнь входила в колею. Поскольку мир подписан не был, только перемирие, воевода Албазинский продолжал высылать дозоры. Высылали дозоры и цины. Если дозоры встречались, то старательно не замечали друг друга. Хотя Бейтон не сомневался, что в лагере Лантаня известно обо всех перемещениях русских, как и ему о передвижении цинов. В Албазин стали просачиваться и промысловики. Непуганый зверь манил их не хуже, чем золото манило испанцев столетие назад. В Албазине их принимали, но воевода строго следил, чтобы каждый прибывавший мужчина мог не только соболя бить, но и стать на стену крепости. Постепенно наполнялась и ясачная изба. А в разгар лета произошло то, что должно было произойти.
Утром Бейтон почувствовал уже забытый запах гари. Он вскочил с лавки, схватил саблю и, пристегивая ее на ходу, чуть прихрамывая после болезни, побежал на стену. Цинские воины жгли поля. Их было несколько сотен. Они шли цепью, поджигая поспевающие колосья. Следом за ними стояли стрелки, готовые к отражению казацкой атаки. До них было не больше сотни шагов. А на реке стали бусы еще с несколькими сотнями воинов. По полю мчались несколько казаков; остальные были готовы присоединиться к ним.
– Стоять! – что было сил закричал Бейтон. – Стрелки – к палисаду! Заряжай пушки, ружья!
Казаки остановились, недоуменно глядя на воеводу.
– В поле вас всех перебьют! Их втрое больше! Они только того и ждут, что вы броситесь – чтобы всех перебить и крепость захватить, – продолжал кричать Бейтон. – Огнем бить иродов!
Казаки в поле поздно поняли свою ошибку. Кинулись обратно, но попали под огонь цинских стрелков. До палисада добежали три человека, а пятеро полегли среди спеющих хлебов. Но албазинские стрелки уже приготовились: стоило цинам приблизиться еще на десяток шагов, как Бейтон отдал приказ открыть огонь.
Раздался залп. Стены заволокло дымом. Десяток цинских воинов-поджигателей упали. Остальные смешались. Бейтон же лично навел две из пяти оставшихся пушек на ряд стрелков за спинами поджигателей. Далековато, но ряд плотный. Ну, с Богом! Выстрел. Другой. Ядра врезались куда надо. Готово. Стрелки смешались. Три пушки навели на корабли на реке. Здесь выстрелы были менее удачными. Но один из кораблей накренился, черпнул бортом и стал погружаться в холодную амурскую воду. Бусы отошли от берега. Обстрел цинской пехоты продолжался. Уже не меньше сотни воинов лежало в поле, охваченном огнем.