Сибирская сага. Афанасий Бейтон

Возможность построить целый мир так, как сам хотел, по своей воле, по своим силам. Ох, как это затягивает, как оно сладко осознавать, что ты – пыль земная, а смотри, как повернул мир. Как сотни людей по твоему разумению садятся на коней, мчатся по тайге, хоронятся в буреломах, сражаются, гибнут. Как по твоей мысли восстают стены острогов, растут ввысь башни. Не то даже, что власти хотел. Нет, не о себе заботился. Вроде бы про людей думал, о людях заботился. Как острог защитить, как кочевников смирить. А только само собой выходило, что власти он хотел. Ее тогда он и назвал волей, его волей.

А потом… А потом все опять поменялось. Появилась она, появилась в его жизни Арина. Появилась и отодвинула все остальное куда-то вбок. Жизнь вся ей подчинилась и озарилась теплым светом счастья. Сколько лет это длилось? Да, считай, все годы с Ариной и были годами любви, годами счастья. Служба, война, долг – все это осталось. Изменилось отношение. Все оно воспринималось, как плата за возможность быть с любимой. Именно тогда он, Бейтон, впервые обрел дом. Нет – Дом!

Не Европа и не Россия. Даже не Сибирь. Его миром стал их дом; дом, где они были вместе. Как же он его помнил! До мельчайших подробностей, до запаха свежей травы, что стоял в «господских» комнатах, до неторопливого и успокаивающего треска огонька в печи по вечерам. Как же помнил он осторожный взгляд Арины в сторону детской горницы, где спали их чада, перед тем, как идти в опочивальню… Их дом, то единственное место на земле, где жило счастье, чудо их любви. Совсем ли ушло все прежнее? Нет. Оно было фоном, тенью его счастья. Служба и все с ней связанное нужны ему были, чтобы обеспечить безопасность этого маленького, прекрасного мира. Только исчезло счастье. Сгинуло вместе с Ариной, словно и не было этих лет.

Или нет? не сгинуло? В первое время оно жило болью, сосущей в груди тоской. От этой невыносимой тоски и сбежал он в Сибирь, охваченный желанием забиться так далеко, чтобы там ничего не напоминало об Арине. Теперь дом, их деревни, да и любое место средоточия их счастья стало его проклятием, его карой, от которой не спрячешься, не скроешься, поскольку главный палач и жертва здесь ты сам.

Потом пришло иное. Да, боль утраты осталась, но пришло понимание того, что ему не просто повезло – ему выпала уникальная удача быть любимым. Он помнил желанные губы, родное до дрожи тело, счастье быть вместе. Это грело в самые трудные минуты. Это и давало ему силы сегодня.

А время шло. Лютые морозы пошли на убыль. Снег слежался в наст, покрылся серой пеленой пыли и сажи от костров. К весне в крепости оставалось чуть более двух сотен казаков. Большая часть погибла от цинги, немало погибло и в стычках с цинами, во время штурмов. Правда, после того, как, не считаясь с жертвами, удалось набрать хвои и наделать целебного настоя, цинга пошла на убыль. Но число воинов было на пределе. Еще один общий штурм они отобьют. А дальше?

Но и у цинов тоже было несладко. Три отбитых штурма и постоянные вылазки стоили осаждающей армии почти две тысячи воинов. Не менее тысячи померло от голода и болезней. Оставшиеся тоже были ослаблены и деморализованы. Будь сейчас у Бейтона под началом хотя бы полк свежих и отдохнувших солдат, он смял бы корпус цинов с легкостью. Но полка не было. Немного оставалось и хлеба. Не голодно, но и изобилием не пахло. Бейтон старательно следил, чтобы казаки ели горячую пищу. Причем, ели вместе, в круге. Он даже сам перешел жить из своей «воеводской горницы» к казачьей сотне, расположившейся в этой стене. Долгие разговоры у общего костра помогали людям легче переносить осаду и неясность будущего.

А оно и было неясным. В Нерчинске все никак не начинались переговоры о мире. Сколько будут стоять друг против друга теряющие силы отряды, было не понятно. Спасала невероятная тяга людей продлять жизнь из сегодня в завтра, привычка людей жить. На нее Бейтон рассчитывал больше, чем на все свои придумки. Ее он и старался поддержать. Немного облегчало жизнь то, что с каждым днем дыхание весны ощущалось яснее.

Последние весенние снегопады покрыли высокими сугробами все пространство вокруг крепости, сделав какие-либо активные действия просто невозможными. Оставалось только ждать, внимательно поглядывая в сторону противника. Но вот начало таять. На верхушках холмов показалась первая травка, нежная и тонкая, как зеленоватая дымка. Лед на реке покрылся сеткой трещин.

Как только ледяная шуга прошла по реке, и водная гладь очистилась, цины поспешили отойти к базам, где был провиант, теплое жилье. Но дозорные отряды постоянно показывались вблизи крепости. Мир или не мир? Кончилась ли осада или нужно ждать продолжения? Ответа не было.

Как только цины отвели войска от Албазина, Бейтон отправил гонца в Нерчинск. Ответ от Нерчинского воеводы не обрадовал. Заключено перемирие, но мира нет. Монгольский Алтын-хан, данник цинов, осадил Удинский и Селенгинский остроги. Все силы брошены туда. Отбились, но пока стоят против кочевников.