Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова

«Такое явление как прошение о помиловании, поданное Анненковым ВЦИК, не может пройти незамеченным и вызовет много самых противоречивых мнений, потому что имя атамана Анненкова вписано первыми буквами в историю Семиречья. Перешли и честно служат такие величины, как покойный Брусилов, Болдырев и сотни других, действительно боевых генералов, и пользуются уважением своих врагов и друзей. Совсем не то атаман Анненков. Молодой, 26–28-летний генерал, безусловно храбрый, с ненасытным честолюбием, перед разгорячённым воображением которого витает тень «маленького капрала» — Наполеона, политический проходимец, метавшийся от пятёрки (Директории. — В.Г.) к Колчаку, от Колчака — к Сибирской Думе и пр., не находя положения, достойного его честолюбия, опираясь на стойкие дисциплинированные части, он стал полновластным Диктатором Семиречья. Тогда-то и развернулся гений молодого генерала. Беспощадные реквизиции, порки, расстрелы правых и виновных посыпались на жителей Семиречья. Кровь полилась не ручьями, а реками. Чтобы описать все ужасы атаманщины, нужны целые тома, а за документами не нужно обращаться в архив. Достаточно проехать по Семиречью, и тысячи вдов и сирот, обесчещенных девушек, развалины некогда цветущих сёл и деревень, сожжённых по приказу Анненкова, — красноречивые свидетели деяний лихого атамана. Может быть, он «не знал» об этом, как часто любил оправдывать свои зверства? Ведь бумажки только тормозят работу, и все приказы о таких «подвигах» давались устно. Может быть, он не знал, куда девались два полка, которые за 18 перебежчиков к большевикам отправлены на тот свет целиком? Может быть, он не знал, за что и кто расстреливал детей, женщин и стариков, кто сбрасывал с кручи десятки невинных людей, заподозренных в большевизме, и к тому же совершенно бездоказательно, по одному подозрению? Может быть, атаман не знал, куда делись его партизаны, пожелавшие вернуться на родину? Пусть он взглянет на ущелье близ Сельке Горного Гнезда — кости их и сейчас белеют там. Может, атаману было неизвестно, что его партизаны по наряду комендантов получали девочек и меняли их чуть не каждый день? А кто разрешил проделывать то же самое китайским частям (хунхузам), которые охотнее всего предпочитали девочек в возрасте от 9 до 14 лет, а надоевшую просто убивали?

<…> Невольно возникает вопрос: за что и за кого воевал атаман? В своей просьбе в ВЦИК он тактично умалчивает об этом. Ответ ясен: для своего беспардонного, ненасытного честолюбия. Обманутые им партизаны давно раскусили своего брата-атамана. И если ещё шли за ним, то только потому, что их прельщало награбленное атаманом золото. Когда же их здесь надули, они частью ушли в СССР, а частью влачат жалкое существование эмигрантов исключительно из опасения.

<…> Пусть атаман встанет перед лицом всего Семиречья и, если оно скажет «иди с миром», пусть служит Родине, как умеет, и пусть тени замученных не тревожат его покоя. Но не простит его родное Семиречье, не шесть лет нужны, чтобы изгладить из памяти расправы «кровавого атамана». Зверства Нерона[345] и Калигулы[346] не забыты веками, а ведь их «забавы» — не больше, чем детские шалости в сравнении с деяниями лихого атамана».