Сибирские перекрестки

– Бери, – спокойно ответил тот.

– Но ведь ты же отнял его!..

Истукан ничего не ответил, хмыкнул и исчез…

Андрей очнулся и мутным взором огляделся. Все так же по-осеннему скупо пригревало солнце и серебрилось легкой рябью озеро, а по небу ветер гнал куда-то белые облака. Он сидел на том же выступе, на корточках, почти у самой воды, а рядом с ним лежал труп Кольки. Бледное, с неестественной синевой под глазами лицо покойника выглядело усталым, как после тяжелой, утомительной работы.

Он безучастно смотрел на Кольку, и на душе у него было омерзительно-спокойно и пусто. Конечно, он знал, что рано или поздно это должно было случиться, так как по-иному он бы не смог поступить, не смог бы вернуться к избушке один. Но и так, как все произошло, его тоже не устраивало…

Он медленно оделся, обвязал веревкой Кольку, поднялся на скалу и вытащил туда его. Взвалив на себя окаменевшее, холодное тело, он двинулся было к зимовью, но через десяток шагов остановился и положил Кольку на землю, не в силах нести дальше.

Чудовищная работа, которую он проделал, опустошила, высосала у него все силы, и он, спотыкаясь и раскачиваясь из стороны в сторону, еле добрел до зимовья.

– Таня, пойдем со мной, поможешь, – попросил он девушку, переступив порог избушки…

Уже в сумерках они с трудом дотащили Кольку до избушки.

И, словно дожидаясь этого момента, из-за гор выплыла безликая луна и осветила темное озеро и притихшую тайгу. Неподалеку от зимовья по-щенячьи визгливо взлаял соболь. В ответ под углом избушки испуганно пискнула мышь, где-то вдали ухнул и сразу же осекся филин. В заливе невпопад ударил по воде хвостом таймень, выйдя на ночную охоту из темной и глубокой ямы, в которой отлеживался весь день, а за озером утробным голосом взревел медведь…

Танька вздрогнула и что-то зашептала.

– Ты что? – спросил ее Андрей.

– Давай его куда-нибудь спрячем, – тихо сказала она так, будто боялась разбудить Кольку.

– Зачем! – опешил он, не поняв ее, и тоже перешел на шепот.

– Его мышки покусают или еще кто-нибудь… И ему будет больно…

– А куда? – растерянно спросил он, не в состоянии сообразить, то ли сошла с ума она, то ли он спит, как там, на скале.

– Давай в избушку, – прошептала Танька и, заговорщически подмигнув ему, улыбнулась. – Пусть полежит с нами последний раз…

От этой улыбки девушки и странного блеска ее глаз у Андрея на голове зашевелились волосы. Однако вместо того, чтобы воспротивиться этому, он, глядя на нее широко открытыми глазами, радостно закивал:

– Давай, давай!..

Они занесли Кольку в избушку и, тяжело сопя, стали суетливо укладывать его на широкие нары.

– Давай сюда, к стенке, – зашептала Танька, придерживая голову Кольки.

– А может, с краю?

– Не-е, лучше к стенке, а то мешать будет…

– Давай зажжем свечку.

– Не надо…

– Я хочу есть, – сказал он и, найдя руку девушки, невольно вздрогнул, почувствовав ее леденящий холод.

– Сейчас приготовлю, – прошептала Танька, отстраняясь от него. – Может, чаю?

– Ладно…

Андрей затопил печку, и в избушке стало тепло. Танька поставила на огонь чайник, снова села на нары и тесно придвинулась к нему.

– Прижми меня, – шепотом попросила она.

Андрей обнял девушку и снова почувствовал, как от нее потянуло холодом.

– Андрюша, со мной что-то случилось… Я как будто неживая. Что это?

– Да, у тебя холодные руки…

– Понимаешь, я жить хочу, но не могу… Ничего не чувствую. Как пустая… Вот здесь Колька, и как чужой… Я же любила его, а сейчас не могу понять, что со мной…

– Таня, не надо, не надо так! – быстро зашептал он.

– Андрей, мне холодно, ужасно холодно… Ты обними меня, крепко-крепко… И сделай что-нибудь, ну, пожалуйста, сделай! – взмолилась она. – Я жить хочу, но не могу… Ну, возьми меня… У меня ведь никого не было!..

– Что ты, Таня! – громко прошептал он, поразившись тому, что с ними происходит сейчас, рядом с трупом Кольки…

Холодное и упругое, как резина, тело Таньки притягивало и одновременно отталкивало. Желание смешалось с отвращением, породив судорожные движения…

– А знаешь, мне не больно… Почему это?..

Он ничего не ответил.

– А он тоже холодный, как и я, – прошептала она. – Ты чувствуешь?..

– Нет, – ответил он и обмер, поняв, что одной рукой Танька обнимает его, а другой ласкает Кольку…

«Не-ет!» – завопило у него все внутри, и острое пронзительное облегчение бросило его куда-то в темную пропасть забытья, в последнее мгновение озарив вспышкой ощущения обволакивающего движения Таньки, которая странно раскрылась навстречу ему, казалось поглощая его, и тут же бессильно обмякла…

Утром, осторожно, чтобы не разбудить Таньку, он вынес из избушки Кольку, положил его на землю и завернул в большой кусок мешковины, которую нашел здесь, в зимовье. Затем натянул ему на голову еще рудный мешок, плотно обвязал веревкой и отнес к опушке леса. Там он соорудил из жердей помост, положил на него труп и, перекинув веревку через толстый сук могучего кедра, поднял помост высоко над землей, пристроив так, чтобы его хорошо было видно от зимовья, а с земли не могли достать звери…

Когда он вернулся к избушке, Танька уже встала.

– Все, Таня, собираемся и уходим!

– А как же он?