Сибирский эндшпиль

Посередине комнаты стояло несколько столов, стулья. Мак-Кейн бросил на ближайший стол сумки, которые он нес. Вдоль стен стояли двухъярусные нары, пять или шесть секций вдоль каждой стены, между ними в узких промежутках — тумбочки. На стенах висело несколько картинок, на полках немного посуды, кружки, книги, на блюде лежала большая, украшенная резьбой деревянная трубка, на одном из столов стояла шахматная доска с неоконченной партией. Все было довольно чисто, но в воздухе чувствовался заметный запах, в эту комнату было втиснуто слишком много людей. Но сейчас комната была пуста.

В противоположном конце комнаты была открытая дверь, и как только слух Мак-Кейна привык к тишине после шума снаружи, он услышал внутри звуки движения. Через мгновение в двери появился мужчина со шваброй. Мак-Кейн не двигался. Человек вышел наружу и подошел к крайнему столу. Восточные черты лица, худой, вдобавок к положенной серой робе на нем была черная ермолка. У него было непонятное лицо, и подтверждавшее и спорившее с годами, которые чувствовались в фигуре, морщинки возле мудрых глаз и странно гладкое лицо. Он носил короткую бороду, уже начавшую седеть, но глаза его были яркими и внимательными, как у любопытного ребенка.

— Вы, наверное, американец. — сказал он. — Мое имя Накадзима Лин Комеи Цо Лян. — Голос и выражение лица были нейтральными, в них не было ни поспешного тепла, ни враждебности. Мак-Кейн смешался. Имя было типично азиатским, сначала фамилия, но сначала было сказано японское имя, а остальные два были определенно китайскими. Он с любопытством глядел на Мак-Кейна, явно пытаясь понять, значит ли это противоречие что-то для Мак-Кейна или нет.

— А вообще меня зовут Ко.

— Льюис Мак-Кейн. Можно просто Лью.

Ко подошел к Мак-Кейну и жестом показал ему на нижнюю койку в первой секции слева.

— Ваше место будет здесь. — Потом он кивнул на койку напротив. Верхние нары были подняты к стене на шарнирах, и Мак-Кейн подумал, что в камере еще есть свободные места.

— А здесь живу я. Похоже, что нам придется быть соседями. — Ко хорошо говорил по-английски, с неторопливой и старательной артикуляцией.

— Отлично. Кстати, ваше имя — вы китаец или японец?

— И то и другое, это случилось уже много поколений назад. Вполне в духе нашего столетия.

— Я жил в обоих странах. Вы говорили так, как будто знали о моем прибытии.

— Старосту блока обычно предупреждают о новичках.

— А что такое староста?

— Вы не знаете местную систему?

— Как я могу ее знать?

— Разве вас не перевели из другой секции Замка?

— Нет, я приехал только что.

Ко кивнул:

— Понятно. В каждой камере есть староста. Это заключенный, которому доверяют, он отвечает за дисциплину, принимает жалобы у других заключенных и передает их начальству, назначает на работы. Нашего старосту зовут Лученко, он русский. — Ко махнул рукой в дальний конец комнаты. — Его койка там. Когда он вернется, поговорит с тобой.

— Ну и как он?

— Когда как, но в общем — все в порядке.

Мак-Кейн посмотрел на свою койку, на ней не было ничего, кроме матраса.

— А где взять простыни, одеяло и все остальное?

— Ты получишь на складе полный набор — миску, ложку, кружку и все остальное.

— А где это?

— В комплексе Центр, по ту сторону улицы Горького.

— Улицы Горького?

— Откуда ты попал в блок. Если хочешь, я покажу тебе, где это, когда закончу.

— Ты здесь все время, Ко?

— Полдня в течение недели отведено для уборки камеры. В эту неделю моя очередь. Отличная возможность подумать в тишине и спокойствии. Здесь, в Замке, редко можно побыть одному.

— Долго ты здесь?

— Около года.

Мак-Кейн кивнул и подошел ближе, чтобы рассмотреть верхнюю койку своей секции, пытаясь узнать, что за человек будет его ближайшим соседом. Над подушкой несколько вырезок из журналов с голыми бабами, обложка рок-журнала с какой-то поп-группой, играющей на фоне звездно-полосатых букв USA, на подушке свернутая футболка с эмблемой Университета Огайо.

— За что ты здесь? — поинтересовался он.

— Вы говорите по-русски? — неожиданно спросил его Ко. — Ты говоришь по-русски?

Мак-Кейн повернул голову и секунду посмотрел на него, потом кивнул:

— Да.

— Где ты жил в Америке? — продолжал Ко, все еще по-русски. — Ты давно на "Терешковой"? В чем состоит твое нарушение?

Мак-Кейн понял, в чем дело, и кивнул, соглашаясь.

— Я не знаю вас. — согласился он, переходя обратно на английский.

— И я — вас. И вы, наверное, уже поняли, что здесь приучаешься не задавать таких вопросов иностранцам.

— А я бы признался в том, что знаю русский, если был подсадным?

— Маловероятно. Впрочем, если ты очень умен, то мог бы.

— А они часто очень умны?

— Нет. Но когда такое случается, то они опаснее всего.

Мак-Кейн вздохнул. Ему нечего было сказать, чтобы рассеять подозрения. Для этого потребуется время и терпение. Он сел на койку и занялся содержимым своих сумок.

— А что за парень надо мной? — спросил он. — Еще один американец?

Ко коротко рассмеялся: